Но бурливый вихрь нарушал тишину и молчание, тревожил сон мирных жителей: он то потрясал плохо притворенными ставнями, то раскачивал ворота на шатких створах, то перебирал драницами на ветхой крыше… Казалось, что в диких, исступленных неистовых воплях вихря слышались грозные клики, будившие всех перед какою-то страшною, неизведанною бедою, возглашавшие вслух: «Не спите, граждане! Готовьтесь — смерть уже точит на многих из вас свою беспощадную косу!»
И точно. Многим не спалось в ту ночь; многим слышалось что-то грозное и зловещее в голосе бури, в рокоте громовых раскатов; многим виделись странные, причудливые образы, при мгновенных вспыхиваньях молнии… Многие не спали, и, ворочаясь на постелях, тяготились и тревожились неопределенными ожиданиями чего-то страшного…
— Не спится что-то, — говорит своей жене посадский человек, ворочаясь около нее на печи. — Вот так и кажется, что сейчас либо крышу с дома сорвет, либо трубу на крышу обрушит…
И тревожно прислушивался он, приподымаясь на локти, вытягивая шею и прикладывая ладонь к уху…
— О-ох, с нами крестная сила! — шептал старый боярин, ворочаясь на своем мягком ложе. — Вот буря-то! Словно бы вся нечистая сила вырвалась на белый свет из преисподней. То чудится, будто в окно стучат, то в ворота ломятся…
И боярин тревожно оглядывал свою просторную опочивальню, и поправлял дрожащею рукою светильню лампады, чтобы поддержать ее трепетный, слабый свет.
«Расходилась, разгулялась погодушка! — думал дьяк, уткнув голову в пуховую подушку и пытаясь заснуть. — Не уснешь теперь, пожалуй, до рассвета! А чуть свет — вставай, да готовь столпцы для приказа, да выписки делай, да пометы, да скрепы по склейкам… Ох, житье-житье!»
И ему не грезится даже, что он может не дожить до рассвета, что ему, быть может, придется, несколько часов спустя, предстать не перед начальником-боярином, а перед лицом Судьи нелицеприятного и непреложного в своих решениях…
Не спалось в ту ночь и Михаэлю, который уже много дней сряду изнывал от тяжких предчувствий и опасений не за себя, а за своих милых — отца и сестру. Он тем более тревожился и волновался, что не получал от Алены Михайловны обещанных известий, и в последние два дня Клементьевна передала ему только одну весточку:
«Скажи милому другу моему Михаилу Даниловичу, чтобы он, Христа ради, не ходил ко мне в эти дни, пока сама его не позову…»
А тут еще эта буря, с ее порывами и воем, так его расстроила, растревожила, что он наконец и с постели поднялся. Сняв со стены пару пистолей, он заткнул их за пояс, накинул епанчу на плечи и задумал обойти весь сад и огород, и двор дозором.
— Дай загляну во все углы — присмотрюсь, прислушаюсь! — говорил он сам себе, вздувая потайной фонарь и пряча его под епанчу.
Выйдя на крыльцо, Михаэль тотчас очутился под тем мощным крылом бури, которое сразу охватывает человека и смиряет его перед своим несокрушимым могуществом. Вихрем качнуло его на ступеньках крыльца из стороны в сторону, чуть не сорвало с него шляпу и так захлестало полами его епанчи, что он еле-еле мог с нею справиться.
Чуть только спустился он с крылечка, как его окружили спущенные с цепей дворовые сторожевые псы, которые сбежались с разных концов двора и стали ласкаться к хозяину. Они, видимо, были обрадованы тем, что хозяин вышел с ними разделить тревоги и ужасы этой страшной ночи. Сопровождаемый ими, Михаэль обошел и сад, и огород, и заглянул во все закоулки двора, и уже возвращался к дому, когда ему почудился конский топот, приближавшийся к их дому по деревянной мостовой двора. Он думал, что почудилось… но нет! Его собаки вдруг насторожили уши и заворчали сердито, а вот и все разом бросились к воротам с злобным рычаньем и лаем.
Топот приблизился и смолк у ворот, и чей-то голос явственно произнес:
— Ишь ты, зачуяли проклятые!
Михаэль, как вор, подкрался к калитке, за которой и он тоже почуял присутствие каких-то недобрых людей, какой-то враждебной силы.
— Сколько тут ставить? — спросил опять за воротами тот же голос.
— Ставь два креста, — отвечал ему другой голос. — Да смотри, ставь так, чтобы наши ребята заприметили.
— Э-э! Наши ребята своего не упустят! Шустры больно!
Михаэль готов был разом распахнуть калитку, спустить собак на этих незримых врагов и смело крикнуть им:
— Кто вы? Чего вам здесь нужно?
Но он вспомнил об отце, о сестре, и сдержал свой гнев, сознавая, что его жизнь нужна для их спасения.
Минуту спустя, он явственно услышал, как подходившие к воротам люди отошли от них, как сели на коней, и двинулись далее… Вот и собаки смолкли и опять стали ласкаться к хозяину.