— Она не наградила бы вас этим прозвищем, если бы знала, какой вы на самом деле, — быстро произнесла Джилл, не успев осознать, как глупо прозвучало ею сказанное. Если бы Марша действительно знала, каков Синклер на самом деле, она бы придумала для него прозвище еще похуже. За пять месяцев совместной работы Джилл ни разу не видела, чтобы он смеялся, не услышала от него ни единого анекдота и не заметила ни малейшего намека на простые человеческие чувства. Даже те ученые и техники, что работали с ним многие годы, не могли сказать о нем ничего иного, кроме того, что под ледяным панцирем у него бьется сердце из самой закаленной нержавеющей стали.
А на долю Джилл досталось незаслуженно много холода…
О’кей, не исключено, что в значительной степени виновата она сама. В первый же день выхода на работу она установила, что отходы симулятора неправильно обрабатываются и в таком виде поступают в замкнутый цикл. Вопросы охраны окружающей среды всегда были ее коньком, и когда секретарь доктора Синклера заявил ей, что тот сегодня принять ее не может, Джилл попросту ворвалась к нему в кабинет без спроса. Его холодные серые глаза встретились взглядом с ее карими, пылавшими от гнева, и начало схватке было положено. На протяжении трех месяцев они спорили практически обо всем: от ответственности за сохранение среды обитания до вопросов техники безопасности, связанных с функционированием симулятора.
Они и пяти минут не могли находиться в одном помещении, чтобы не вступить в жаркий спор по поводу чего угодно. Джилл решила, что этот вечный бой имеет в своей основе подсознательную несовместимость их друг с другом. Или, по крайней мере, она так думала до тех пор, пока Гарри Гриффин не устроил прощальную вечеринку.
“Драконы”…
Синклер сверил часы, а потом быстро проследовал к симулятору, как бы не обращая ни малейшего внимания на Джилл.
— Заходите же, миз Полански, — бросил он по пути. — Мы понапрасну теряем время.
Джиллиан едва поспевала за ним, не уставая удивляться твердости его походки, безграничности его уверенности в правоте своих действий. Джилл, всю жизнь дрожавшая, как заяц, будучи не в силах одолеть естественные для человека страхи и панически боясь жизненных неудач, неумолимо тянулась к столь уверенной в себе личности подобно тому, как к магниту тянется сталь. Вдобавок, влечение это имело в своей основе еще более могучие побудительные факторы: эмоциональные всплески, которые то и дело мелькали в металлическо-жестком его взоре, краткие паузы в момент принятия решения, улыбки, редкие как полноценный бриллиант. Имея обыкновение то и дело попадать в заведомо проигрышные ситуации, Джилл не могла оставаться безразличной к человеку, по-видимому, постоянно ведущему войну с самим собой.
Но внешнее впечатление, как всегда, оказывалось обманчивым. Каждая ее попытка к дружескому сближению наталкивалась, в лучшем случае, на возобновление прежних споров, а в худшем — на холодное безразличие. Противоречивость его характера заставляла ее разрываться на части, как меняющие направление штормовые ветра, кульминацией чего явилась вечеринка у Гарри. Она уже успела потанцевать со многими из друзей-техников, как вдруг музыка стала медленной и интимной. Она уже намеревалась уйти и сесть, как вдруг неожиданно очутилась в объятиях доктора Синклера, танцевавшего под страстную музыку знойной песни.
Поначалу, отдавая дань вежливости, она не решилась вырваться из его рук, но затем это чувство сменилось гораздо более сильными и могучими эмоциями. Британское сердце Синклера, возможно, и было куском льда, но танцевал он со страстью латиноамериканского любовника. Джилл безвольно следовала за ним в танце, отвечая на его страсть запретным, потаенным чувством, наконец-то сознательно отдавая себе отчет в том, что она до того безуспешно пыталась отрицать: что под неприступной внешностью прячется тот самый человек, к которому ее влекло с самой первой минуты встречи. Вздохнув, она подняла взор и смело встретилась с ним взглядом, эмоционально раскрываясь, чего она не позволяла себе уже много лет. И тут же замкнулась, натолкнувшись на холодную, находящуюся на грани жестокости заинтересованность во взгляде партнера. Он изучал ее реакции, словно по ходу очередного чертова эксперимента.
К счастью, в этот миг песня кончилась. И тогда она ушла с вечеринки, спасаясь в тихой гавани своего дома, чувствуя себя преданной как его клиническим любопытством, так и собственными вырвавшимися наружу эмоциями. И на следующий день она отправилась на работу, преисполненная решимости выбросить этот эпизод из головы, но стоило ей вновь встретиться с холодным взглядом серых глаз Синклера, как она в очередной раз ощутила их могучую притягательную силу — и заложенное в этом взгляде хладнокровное предательство. И чем больше она пыталась отбрасывать это от себя, тем крепче становилось это ощущение.