— А у нас вскоре вновь дитё должно народиться, на третий раз непременно наследник будет.
Иван нежно погладил жену по спине.
— Юница ты моя пригожая! От тебя словно свет радости струится, все печали мои развевая. Заботят же меня казанские дела. В марте Семён Микулинский прислал весть, что горные люди волнуются, многие из них ссылаются с казанцами. И по тем вестям послал я в Свияжск князей Александра Горбатого и Петра Шуйского. Когда же они явились на место, то оповестили меня, что горные люди все изменили мне, сложились с Казанью, а когда воеводы послали на них казаков, то казанцы тех казаков побили, около семи десятков порешили, а пищали их забрали.
— Не печалься, государь, вслед за худыми вестями непременно пожалуют добрые.
— Худых вестей немало, моя юница. Наш дядя, Михаил Глинский, послал в Свияжск из Васильсурска за кормом казаков в судах. Так тех казаков казанцы всех перебили, даже пленных не пощадили. А в Казани порешили тех детей боярских, которые приехали в город с воеводским обозом. И ещё одна худая весть: ногаи дали казанцам астраханского царевича Едигера Магмета. Так ведь и это ещё не всё. В Свияжске многие люди больны скорбутом, а те, кто здоров, впали в разврат. Митрополит Макарий послал туда протопопа Тимофея — мужа изрядного, наученного боговдохновленному писанию, вместе со святой водой и поучением от митрополита.
— Слышала я, из Касимова Шиг-Алей приехал. Что ему от тебя надобно?
— Шиг-Алей советует идти на Казань не летом, а зимой, говорит, летом на Русь могут нагрянуть другие враги. Да к тому же казанская земля летом сильно укреплена труднопроходимыми лесами и водами, а это крепость великая, потому зимой воевать Казань сподручнее.
— Что же ты ему ответил?
— Сказал, что два раза ходил на Казань зимой и проку от тех походов не было. К тому же воеводы со многими ратными людьми уже отпущены на судах с большим нарядом и со всеми запасами. А что у казанцев леса и воды — крепости великие, то Бог и непроходимые леса проходимыми делает, и острые пути в гладкие претворяет.
— Не ходил бы ты, Ваня, на Казань, пусть воеводы воюют. Всегда тревожусь я, когда тебя рядом нет.
— Не тревожься, юница моя славная, покорю Казань — всегда рядышком с тобой буду.
— То-то было бы славно!
— А пока я стану воевать Казань, ты займись богоугодными делами — освобождай из-под царской опалы, вызволяй невинно осуждённых людей из темниц.
Дьяк Анфим Сильвестров подъезжал к Туле, куда был послан казначеем Хозяином Юрьевичем Тютиным для проверки правильности сбора тамги[211]. Казначеем его господин стал в прошлом году а ранее того они уже несколько лет были в дружбе и совместном деле — давали в рост деньги литовским торговым людям. Поповскому сыну и думать нечего было о службе в государевой казне в должности дьяка, однако царь явил ему великую милость, любя отца его, благовещенского священника Сильвестра. Он без колебаний удовлетворил просьбу Хозяина Тютина о назначении Анфима казначейским дьяком, позволил поповичу видеть свои государские очи.
Отец учил Анфима верно служить государю, который дозволил ему трудиться в своей царской казне у таможенных дел, быть послушным казначеям, с товарищами советным, с подьячими, мастерами и сторожами грозным и любовным, а с домашними — добрым. Анфим так и поступал. Это был спокойный, приветливый и набожный человек с округлым чистым лицом, на котором выделялись большие голубые глаза, и светлыми прямыми волосами. Завидев тульский кремль, Анфим остановил коня и усердно перекрестился в сторону величественного соборного храма архистратига Гавриила, возвышавшегося над кремлёвскими каменными стенами. Все церкви в городе и на посаде были в Туле деревянные. Каменный кремль строили в бытность Василия Ивановича, а завершали в страшный год нашествия на Русь Мухаммед-Гирея[212], о котором московские старики до сих пор вспоминают с ужасом. Кремль стоял на невысоком пригорке на берегу реки Упы. Внутри крепостных стен виднелось больше сотни дворов, принадлежащих тульским дворянам и детям боярским. В зимнюю пору они обычно пустовали, а летом заполнялись служилыми людьми. В середине города выделялись дворы наместника, владыки и государя. Поблизости от них были клети осадных пушкарей, затинщиков[213] и чёрных людей. Анфим отыскал глазами хорошо знакомую ему государеву клеть, в которой хранилась казна. К городу примыкал посад, окружённый деревянной стеной с воротами и башнями. В Никитском конце[214] Анфим приметил Предтеченский монастырь с двумя деревянными церквами. Монастырь окружала ограда, внутри которой стояли кельи игумена, двух священников, дьякона и дюжины монахов. При монастыре была слободка, в которой жили монастырские крестьяне- пашенные и торговые.
На Мефодия Перепелятника[215] в том году пришёлся понедельник. Небо безоблачно. Теплынь. В пору налива хлебов, буйного роста луговых трав дождик-то ой как нужен! Не зря по деревням в эту пору ребятня, поднимая босыми пятками пыль, приговаривает: «Ой, пыль бы к земле прибить, да нечем бить!» — «Сейчас бы дождичка-мокропогодничка!» — «Пролить бы дождю толщиной с вожжу!»
Анфим проводил взглядом летевшую низко над землёй стаю перепелов. В детстве он не упустил бы случая добыть перепела, поскольку примета была: тому, кто поймает эту птичку, весь год будет удача. Перепелам сейчас приволье — просо начинает созревать. Отовсюду слетаются к нему серые птахи и быстро жиреют.
Приблизившись к городу, Анфим приметил неладное: со всех сторон к Туле стекались люди, а на кремлёвских стенах столпились воины.
«Никак, крымцы пожаловали!» — сообразил дьяк и пришпорил коня.
Миновав посад, устремился в кремль, но попасть в него удалось не скоро — в кремлёвских воротах была давка. Спешившись возле дома наместника, увидел воеводу князя Григория Тёмкина. Тот как ни в чём не бывало приветствовал дьяка:
— Пошто пожаловал к нам, Анфимушка? Цела государева казна никуда пока не убежала.
— Отчего такое волнение, Григорий?
Воевода глянул усмешливо.
— Нешто сам не ведаешь?
— Догадываюсь — татары пожаловали.
— Позавчера явился станичник из Путивля, поведал, что крымцы ринулись на Русь, да неясно — сам царь идёт или царевич. А государь ноне где?
— В четверг вышел из Москвы на своё дело, обедал в Коломенском, оттуда направился ночевать в село Остров, а вчера, поди, явился в Коломну.
— И я так же мыслю. Эй, Селиван, — обратился князь к молодому воину, — гони в Коломну, скажи царю Ивану Васильевичу, что к Туле пришли крымцы, как видно, царевич, и не со многими людьми. Езжай, не мешкай!
Гонец пришпорил коня и устремился к северным воротам кремля.
— А мы пойдём на городскую стену, поглядим, что в поле деется. — Григорий неспешно, вразвалочку пошёл в противоположную сторону. Анфим присоединился к сопровождавшим его людям.
Со стены видна была степь, изрезанная дорогами, по которым в сторону Тулы спешили крестьянские подводы.
— Не успеть бедолагам укрыться в городе, — вздохнул воевода.
Двумя цепочками — справа и слева — к городу мчались татары с намерением перехватить беглецов. Вот обе цепочки сомкнулись, и татары устремились назад, хватая полонянников, их лошадей и нехитрые пожитки.
— Ты ведь у нас хорошо считаешь, — обратился воевода к Анфиму, — сколько, по-твоему, явилось под Тулу татар?
— Тысяч семь будет.
Григорий взмахом руки подозвал к себе воина.
— Поезжай в Коломну к царю Ивану Васильевичу и скажи ему, что под Тулу пришло татар немного, тысяч семь, повоевали окрестности и поворотили назад.
Анфим спустился с кремлёвской стены и направился к государевой казне. Казалось, беда миновала, люди успокоились. Пользуясь скоплением в кремле народа, купцы открыли свои лавки, многие из которых в обычное время пустовали. Где-то послышался женский смех.
Во вторник также ничего не случилось, и туляки стали было думать, что беда миновала, но в среду истошно заголосил колокол церкви архистратига Гавриила. Анфим поспешно покинул клеть, где хранилась государева казна, и устремился на поиски Григория Тёмкина. Воевода был на кремлёвской стене, где давал указания очередному гонцу, направляемому в Коломну. Со стены Анфим увидел великое множество крымцев. Вслед за конницей к городу направлялись пушки, сопровождаемые странного вида воинами.
211
Тамга — денежный налог, взимавшийся с торговли, ремёсел, различных промыслов в некоторых странах Востока и в России после монгольского нашествия до середины XVII века.
213
Затинщик — пушкарь, обслуживающий затинную пушку — вделанную в стену. От слова «затин», обозначающего пространство за крепостной стеной.
214
Конец — часть какой-либо территории, преимущественно окраинная, отдалённая; район города.