— То янычары — верные стражи турского султана, Ох и злы, нехристи! — произнёс кто-то из людей, скопившихся на стене.
— А это что за чудища? Слоны, что ль?
— Какие тебе слоны! То верблюды. Не иначе как сам крымский царь пожаловал.
Анфиму всё было в диковинку — и турки, и верблюды. Вот верблюды остановились, татары засуетились, и вскоре на возвышении засиял на солнце шатёр из золотой парчи.
— Сам Девлет-Гирей пришёл к нам, произнёс воевода.
— Маловато силёнок у нас, ой как маловато! — вздохнул старец, незнамо как затесавшийся промеж воинов.
— А ты, дед, не трусь раньше времени-строго ответил ему Григорий. — Каркаешь тут словно ворон!
В это время рой стрел пролетел над стеной, никого не задев.
— Всем схорониться в укрытии! — приказал воевода. — Враг не скоро до нас доберётся — прочны стены Тулы, к тому же царь Иван Васильевич с войсками недалеко от нас и ведает, что татары явились сюда, Гонец сказывал; к нам на подмогу идут полки под водительством князей Петра Щенятева, Андрея Курбского, Ивана Пронского, Дмитрия Хилкова. Михаила Воротынского, да и сам царь следует за ними.
Эти слова вызвали воодушевление среди защитников Тулы, весть, что к ним на подмогу идёт столько знатных полководцев, вселила в них уверенность в добрый исход дела.
Но тут раздался страшный грохот — это турецкие пушки обрушили на город огненные ядра. Там и тут заполыхали деревянные строения.
— Стольких пушек я никогда еше у татар не видывал, — тихо сказал Григорий Анфиму, — но всё равно будем держаться до последнего. Верю — Бог не оставит нас в беде!
Мужественное лицо его было по-прежнему спокойным.
— Проведал Девлет-Гирей, что государь отправил войско на Казань, вот и пожаловал в надежде на беззащитность южных рубежей Руси. Плохо мы храним свои тайны.
— Много в Москве видоков и послухов татарских, да и трудно сохранить в тайне такое большое дело, как поход на Казань.
Между тем во многих местах города полыхали дома, сараи, заборы. Дикий вой огласил окрестности — это янычары по приказу Девлет-Гирея двинулись на штурм города.
— Лей смолу, скатывай камни! — приказал Тёмкин.
Туляки были полны решимости отстоять свой город, и спокойствие воеводы укрепляло эту решимость. Приступ янычар был отбит.
Наступил вечер, а затем тревожная ночь. Анфим пристроился спать ва стене среди защитников города. Из степи волнами накатывали запахи сомлевших трав, повсюду стрекотали кузнечики, а от реки доносились страстные вопли одуревших от любви лягушек. Природе не было дела до людской вражды. Июньская ночь коротка. Незаметно звёзды поблекли, наступил рассвет нового дня-Аграфены Купальницы. Роса быстро просохла, и ночной свежести как не бывало.
На городскую стену поднялся воевода Григорий Тёмкин — всё такой же спокойный, уверенный в себе, словно спал он, не ведая тревоги за судьбу вверенного ему города.
В татарском стане хрипло завыла труба.
— Опять на приступ пойдут, — как бы про себя проговорил воевода.
Однако труба неожиданно смолкла, движения в татарском стане не было видно. Что бы это могло значить?
— Смотрите, смотрите, наши идут!
В северной стороне, у самого края неба, вдоль дороги появились крошечные клубы пыли. Вскоре к воеводе подъехал гонец.
— Меня послал князь Андрей Михайлович Курбский, велел сказывать, что русские полки скоро будут в Туле.
Радостными криками туляки приветствовали слова гонца.
— Боже милостивый, помоги нам!
— Царь православный идёт!
Григорий Тёмкин возвысил свой голос:
— Люди русские! Царь православный спешит к нам на подмогу! Так побьём же ворогов, посягнувших на жизнь и свободу нашу!
Городские ворота распахнулись, воины вслед за воеводой вышли в поле. Анфим оглянулся и увидел, что за воинами со слезами на глазах шли вооружённые жители города — мужчины, женщины и даже дети.
Татары не ожидали вылазки туляков, дрогнули, стали отходить в степь. Много их было побито в этой отчаянной схватке, в том числе ханский шурин, оставив сиявший на солнце золотой парчовый шатёр, Девлет-Гирей ускакал в поле.
Три часа спустя воеводы, посланные Иваном Васильевичем, были возле Тулы и, не задерживаясь, погнались за татарами, разгромили их на реке Шивороне, отбили русских полонянников, захватили ханский обоз и верблюдов. Пленный знатный татарин рассказывал:
— Царь потому двинулся на Русь, что до Крыма дошёл слух, будто русский великий князь Иван со всем своим воинством отправился к Казани. Но русский царь перехитрил Девлет-Гирея. У Рязани мы перехватили станичников, и те сказывали, что великий князь ждёт крымцев на Коломне и хочет с ними прямое дело делать. Тут Девлет-Гирей намеревался было возвратиться в Крым, но князья и уланы начали ему говорить: коли хочешь покрыть свой стыд, то есть у великого князя город Тула на Поле, от Коломны далеко, за великими крепостями — за лесами. Царь их совета послушал и пошёл к Туле…
ГЛАВА 24
После возвращения из Ниловой пустыни Матюша Башкин разузнал, где живёт аптекарь Матвей Литвин. Найти его оказалось несложно, поскольку аптек в Москве было немного, да и иностранцев знали наперечёт. Аптекарь жил в Китай-городе, на Никольской улице, недалеко от греческого монастыря Николы Старого, в одноэтажном добротном каменном доме. Когда Матюша открыл дверь, громко звякнул колокольчик. За столом он увидел седовласого мужчину, который растирал в ступе нечто жёлтое. На другом столе его помощник раскладывал для сушки корневища. Вдоль стен стояли шкафы, наполненные скляницами с жидкостями и порошками. В аптекарской избе ощущался необычный резкий запах. Всё было интересно здесь Матюше, словно попал он в иную, дивную страну.
— Мир дому сему, — приветливо произнёс гость.
Аптекарь отставил в сторону ступу.
— Какой лекарь послал тебя сюда, какое лекарство надобно?
— Лекарства мне не нужны, а хотел бы я видеть аптекаря Матвея Литвина.
— Он перед тобой, — ответил мужчина, склонив седую голову.
— А меня зовут Матвеем Башкиным. Хотел бы я потолковать с тобой, любезный, о немецком проповеднике Мартыне Лютере.
Алтекарь насторожился, внимательно всмотрелся в лицо посетителя.
— Здесь неудобно нам будет беседовать, всё время приходят люди, поэтому удалимся в аптекарский огород.
Литвин открыл малоприметную дверь между шкафами и через сени вывел Матюшу на заднее крыльцо. Сразу же от крыльца начиналась посыпанная песком дорожка, упиравшаяся в цветник. Вдоль забора кругами росли кусты свороборинника, такие нарядные в эту прекрасную пору коротких ночей, благоуханных и росных. По обе стороны дорожки были возделаны ровные грядки с лекарственными травами.
— Как хорошо в твоём аптекарском огороде! Никогда прежде не бывал в таком.
— Мой сад не единственный в Москве. Есть аптекарские огороды в Дорогомилове и в Коломне.
За цветником начинался крутой спуск к реке. Здесь в укромном месте стояла беседка, обвитая хмелем. Аптекарь взмахом руки пригласил Матюшу внутрь, усадил на скамейку.
— Здесь нам никто не помешает… Почему ты спросил меня о Мартыне Лютере?
— Мы, русские, исповедуем христианство, а понимаем его по-разному, есть среди служителей церкви стяжатели и нестяжатели. Да и миряне толкуют священные книги неодинаково. Слышал я речь проповедника по имени Феодосий, который отрицал причастие, посты, поклонение иконам, почитание святых угодников и их мощей. А ведь то же самое, как мне сказывали, утверждает и Мартын Лютер. Так ли это?
— О! Лютер — величайший провидец, сравнимый разве что с апостолом Павлом. Слава его не померкнет в веках, а учение распространится по всему миру. Сам Бог вручил ему Евангелие, чтобы он мог растолковать его людям. Лютер так и поступал, за что дьявол, неоднократно являвшийся ему во сне, нещадно ругал его: «Кто велел тебе проповедовать Евангелие так, как ни один человек не проповедовал его в продолжение стольких веков?»