Его можно было бы назвать не только красивым, но красавцем — каким и считала его Мирочка, если бы не упористый тяжелый взгляд укрытых серой завесой глаз, которым он всегда давил собеседника и тому становилось не по себе.
— Факт, что Плотников убит ударом в грудь ножа или кинжала, подтверждает наши сведения, — негромко говорил гость, постукивая крепкими, сухими пальцами по нежной ладони Мирочки. — Немцы здесь ни при чем. Они или арестовали бы Плотникова или, в случае сопротивления, застрелили бы его. Техник Зуев тоже убит кинжалом но, вероятно, в борьбе: четыре раны, из них смертельна только одна в горло.
— Как это ужасно, Котик, — проворковала, вздохнув, Мирочка, — перерезанное горло, кровь…
— Наша кровь, Мира, советская, комсомольская кровь. Вот что тяжелее всего. Вот что, прежде всего. Но слушай дальше. Если не немцы, то значит сведения о тайной контрреволюционной организации, действующей в городе и в районе, подтверждаются. Возможна и связь городских с невыкорчеванным из станиц кулачьем. Но район тебя не касается. Тебе другое задание.
Мирочка снова вздохнула и кокетливо-покорно склонила головку к плечу Котика.
— Вполне возможно и даже наверняка в этой организации участвуют ваши студенты. Узнай — кто. Одного мы уже знаем.
— Смолину расспрошу. Она и теперь в общежитии помещается. Там еще много студентов.
— Нет, — твердо обрубил Котик, отбросив с колена руку Миры, — Смолина исчерпана мною до конца. Она сама толком ничего не знает. Кроме того, дура, бревно. Тебе нужно пробиться к самой организации. Если удастся, даже вступить в нее.
— Но это трудно, невозможно, Котик, — со слезами в голосе проговорила девушка. — Где она, эта организация? Кто в ней?
— Слушай внимательно, я укажу путь, — с не идущей к нему нежностью погладил руку Миры атлет. — Давай сюда губки и глазки. Вот так, — поцеловал он закинутое лицо девушки, приподнял его в уровень своего и уперся глазами в глаза. — За тобой один ухажер страдает, забыл его фамилию, но ты знаешь: голова круглая, уши торчат, твоего курса…
— Мишка Вакуленко, — брезгливо обронила Мира. — Надоел хуже смерти. Ну, что?
— Не гони его теперь от себя. Наоборот, будь поласковей, дай надежду. Можешь даже и поцеловать его, я не ревнив, но он нас очень интересует. Чуется мне, а моя интуиция, Константина Прилукина, никогда еще не обманывала, она говорит мне — в нем ключ.
— Ах, как мне все это тяжело, мучительно! Я так переживаю!
— Ты комсомолка и, кроме того, имеешь задание, — напирая на каждое слово, говорил Прилукин. — Никаких тяжестей, никаких переживаний у тебя быть не может. Это ошметки мелкобуржуазного сора. Вымети их железной метлой. Ну?
В последнем слове звучала угроза, и Мира ее уловила.
— Конечно, выполню… как смогу… Но мне очень…
— Без слюнявых сантиментов. Ты комсомолка. Не откладывай. Начинай разработку завтра же, — Прилукин взглянул на часы, подсчитал что-то в уме и встал с дивана. — Пока. У меня работа.
— Уже? Ты сегодня совсем чужой, холодный, жесткий…
— Не до нежностей сейчас, Мирок! Момент до крайности напряженный. Растрачивать себя на чувства нельзя ни мне, ни тебе. Но все-таки, — изменил тон Прилукин, — минуту, одну минуту отдать ему можно.
Он обнял девушку, перегнул ее в спине и сверху, с высоты своего богатырского роста впился ей в губы долгим, душащим поцелуем.
— Теперь — все! Пока! Завтра в тот же час стукну в окно.
Перед домом редакции и типографии блики вышили по снегу целый узор. Бумажные щиты, затемнявшие окна в первом и втором этаже, были прорваны во многих местах, и прорывавшийся сквозь эти дыры свет ложился на снег причудливым разметом.
В комнате доктора Шольте щит был совсем снят. Там, в этот вечерний час, сидели у стола он и Брянцев.
— Вам не случалось, Всеволод Сергеевич, встречать в научной литературе указания на то, что этот Кудеяр был не легендарной, но реальной личностью, находить хотя бы зерно этого цикла сказок и песен? Было бы очень интересно установить это, — продолжал доктор начатый, как всегда, с литературной темы разговор.
— Не помню точно, но, кажется, Соловьев вскользь упоминает о нем. Жил этот Кудеяр в начале семнадцатого века, в Смутное время и при царе Михаиле. Был служилым дворянином Рязанской земли, потом, как тогда многие, стал разбойничать, а под конец жизни принял постриг и схиму. Путь не редкий в тот век. Возможно, что происходил из татар: Кудеяр — Худояр распространенное у них имя, да и много их поселил Иван Грозный на Рязанской украине, границе Дикого Поля. Остальное — плющ легенды.