Но Мишка лишь весело фыркнул, потряс головой и постучался в дверь.
— Подождите! — дернула его за рукав Мирочка. — Кто вас просил! Облом колхозный, даже этого не понимает… — с сердцем выхватила она из сумочки пудреницу и кругленькое зеркальце. — Держите! — сунула пудреницу растерявшемуся Мишке. — Не могу же я такой к ним войти.
На счастье Миры Ольгунка за шипеньем примуса не слышала стука Мишки и открыла дверь лишь по повторному, когда вся процедура тэжирования была уже благополучно закончена.
— Вот хорошо! — обрадовалась она и ворвавшемуся в чад кухонки снопу солнечных золотистых лучей и свежим, разрумяненным морозцем лицам пришедших, еще покрытым каплями снежной росы. — Мирочка! Миша! Солнышко! Все вместе разом! Вы уже здесь, Миша, значит, и Всеволод Сергеевич вернулся?
— Он в редакции, а когда придет домой, не сказал.
— Я к вам только на минуточку, Ольга Алексеевна, — совсем по-светски проговорила Мирочка и важно добавила: — по делу.
— Какая там минуточка, — тянула ее в комнату Ольгунка. — Прекрасная у вас шубка, Мирочка! Прямо прелесть! — поставила она девушку перед окном и отошла на шаг, любуясь на нее. — Настоящий шевиот, и какой тонкий! Где вы только его достали? А воротничок из ангорской козы! Еще б вам муфту такую же…
— Это все мамино, — скромно опустив глаза, ответила Мира, — у нее в сундуках нашлось. Там и муфта такая же есть. Но ведь теперь их не носят.
— Нет ни у кого, потому и не носят. А вы возьмите у мамы, и все только позавидуют. Миша, — накинулась она на стоявшего у дверей студента, — чего вы там, как пень, стали! Помогите снять пальто вашей даме.
— Я только на два слова, — еще упрямилась Мира, но Миша так энергично ухватил ее сзади за воротник, что она поскорее расстегнула пуговицы: «Оборвет еще, обломина».
— Какое же у вас ко мне дело? — с комической важностью спросила Ольгунка, усадив гостей. — Чем могу служить? — добавила она басом.
— Всеволод Сергеевич обещал мне, то есть разрешил мне взять его немецкие словари советского издания, — я ведь теперь перевожу для газеты.
— Ай-яй?! Значит, тоже приобщились к литературе? Сейчас я вам отыщу эти словари или по крайней мере постараюсь отыскать. У Севки такая скверная привычка засовывать нужные книги в самые неподходящие места. А мне запрещает наводить порядок. Словарь где-нибудь близко. Он часто в него заглядывал. Да вот он, перед носом, на столе лежит! Оба тома: и русско-немецкий и немецко-русский. Вам оба? — подняла со стола Ольгунка две пузатых книжки, густо набитые какими-то закладками.
— Если можно — оба.
— Получите, Только нет… — отдернула книгу Ольга от протянутой руки девушки. — Сначала я все это вытряхну. Всевка, подлец, мои девичьи драгоценности посовал… девичьи мечты мои … А я их до сих пор трепетно храню.
Она встряхнула книги, и из них посыпались на стол однотипные картонные листики, пожелтелые и сильно затрепанные по углам. На каждом виньетка: розовенький амурчик, целящийся из лука в пылающее среди цветов сердце.
Стоявший у стола Мишка взял один из листов и прочел вслух:
— Жасмин. Любви все возрасты покорны. Пушкин.
— Что это такое, Ольга Сергеевна? Старорежимные экзаменационные билеты, что ли?
— Экзаменационные билеты, — с обидой передразнила его Ольгунка. — Какие у вас догадки все плоские, меркантильные! Это «Флирт цветов», дорогие мои, игра такая! Замечательная игра. Мы в молодости ею отчаянно увлекались. Впрочем, откуда вам это знать? — с горечью добавила она. — Ведь у вас-то, у вашего поколения и молодости нет…
— Как же в нее играли? — заинтересовалась Мирочка, набравшая полную руку карточек.
— А очень просто, — сверкнула глазами Ольгунка, — собирались девушки и молодые люди, сдавали эти карты… Вот так!
Ольга собрала со стола все листы «Флирта цветов», перетасовала их и сдала Мирочке, Мишке и себе.
— Потом каждый передавал выбранный им листок тому, кому хотел, и вслух говорил название цветка. Получившая же или получивший прочитывали, что под этим цветком написано, стихи или пословицу… Так многое можно было сказать такого, что вслух выговорить бывало трудно. Вот так, смотрите!
Ольгунка быстро просмотрела несколько карточек и, отобрав две, протянула их гостям:
— Вам, Миша, незабудка, а Мирочке гвоздика. Обоим в назидание от старой бабы.
— Какая же вы старая, Ольга Сергеевна! Вам никак больше тридцати, даже двадцати восьми лет дать нельзя, — по всем правилам вежливости ответила Мира.