— Что вы врете, Пошел-Вон! — возмущался педантичный Котов. — Такого царя никогда не было.
— Во-первых, история мидян темна, что установил еще покойный Иловайский, а во-вторых, вам-то какое дело до царя Карапета?
Так и порешили. Наутро Брянцев был выселен в комнатку Котова и клеил там с ним макет рождественского номера, а в его кабинете хозяйничали Ольга и Женька, извергавшая на этот раз водопад своего красноречия на трудившегося в поте лица Мишку, переставлявшего тяжелые кресла, таскавшего столы и стулья из других комнат.
— Сюда станет пианино, — командовала она. — При этот диван в угол!
Мишка добросовестно уперся руками в высокую спинку дивана, на котором в часы редакционных совещаний усаживался десяток сотрудников, и, собрав все силы, напер. Диван скрипнул, покряхтел, но остался на месте, а ноги Мишки скользнули по паркету.
— Черт его сопрет! — вытер он выступивший на лбу пот. — В нем сто пудов.
— Пусти! Разве так надо, болван недоделанный! Надо сначала приподнять, а потом на себя тянуть! Я тебе покажу.
Обе створки двери распахнулись. В комнату, пятясь задом и дирижируя обеими руками, вступил Пошел-Вон.
— Легче! Дружно, доблестные сыны Сталина, защитники советской родины! Не заваливай набок! Это тонкий музыкальный инструмент, а не трактор производства Россельмаша! — командно покрикивал он.
Шестеро одетых в прорыжелые шинели и стеганки военнопленных внесли покачивающееся на веревках пианино и поставили его среди комнаты. За ними вошел немец-конвоир при штыке у пояса, но без винтовки.
Красноармейцы, тяжело дыша, стали вокруг пианино.
— Вшестером несли, а заслабели, — ни к кому не обращаясь, громко сказал Мишка. — Голод-то свое возьмет.
Пожилой костистый солдат мигнул ему седоватой бровью.
— А ты, сынок, хлебца нам не расстараешься? Хоть по кусочку бы? А?
Стоявшая молча Ольга метнулась к Мише.
— Сейчас же, сейчас же, — совала она ему ключ от квартиры, — бегите, Миша, к нам и заберите все, что найдете съестного. На полке хлеб, а радом с примусом в ящике холодец стоит… Он тарелкой прикрыт… Сейчас же! Бегом бегите!
Миша круто повернулся на каблуках и побежал к дверям.
— Шапку забыл, — снова повернулся он на бегу, — ну, да черт с ней! Здесь недалеко.
— Прогулка по свежему морозному воздуху всегда возбуждает здоровый аппетит. Не так ли, славные бойцы авангарда коммунизма? — вихлялся перед пленными Пошел-Вон.
Ольга молча, медленно подошла к нему в упор и, крепко упершись глазами в глаза, отчетливо выговорила:
— Если вы сейчас же не перестанете паясничать, Пошел-Вон, то я проломлю вам голову вон тем стулом. Ведь это же русские, русские.
— То-то и беда, что русские, — закивал головой костистый. — Армянам, какие с нами в лагере, свои всего несут, елдашам, там, грузинам — тоже. А нам, российским, хоть бы кто корку сухую бросил.
— Немцы, что ли, русским давать не разрешают? — спросила Ольга.
— Нет, зачем немцы. Они не препятствуют. Им что? Им без нужды, — ответил за костистого другой, молодой еще красноармеец с нависавшим на брови кудреватым белесым чубом. — Им выгода, когда пленного кто со стороны подкормит. Он тогда к работе пригодней… А то пухлых много… Тоже и тиф.
Примолкший Пошел-Вон вынул из кармана пачку немецких сигарет, отсчитал шесть штук и роздал пленным. Потом подумал, достал еще одну и дал ее немцу. Тот поблагодарил, рассек сигарету твердым грязным ногтем, вставил половину в мундштук и закурил от зажигалки, после чего передал ее пленным. Задымили и они. Немец уселся у жарко горящей печки и, как кот, расправлял нахолодавшиеся под жидкой шинелькой плечи.
— Украинцы, те иное дело, — заговорил опять костистый, — те действительно злобствуют. Как через Ростов нас гнали — мы-то на самом Дону взяты — так украинцы нас вели. Ну, русское население сочувствует, женщины больше, конечно, хлебца несут, а кто и сала даже… — эпически-спокойно повествовал пленный. — Так вот он, хохол этот, не токмо что передачу отнимет, а еще сапожищем ее в грязь затопчет, да бабам штыком погрозит. До чего же вредный народ, а православные тоже…
— Вера тут ни при чем, — загомонили разом, перебивая один другого, еще двое военнопленных, — кажная вера к добру наставляет. Во власти дело, в управлении. Все оно ихнее: переводчик, каптерка, вахмистр тоже из поляков…