— А школа? Ты что, не учишься? — Хрисанф Мефодьевич гладил голову Юрки.
— Какая школа ему? — повысила голос Марфа. — Тайга… Она всему научит. Для охотника — все науки тут.
— Это так, — сказал Савушкин. — Я сам из таковских. Но мои дети учатся… — Дальше Хрисанф Мефодьевич об этом распространяться не стал, памятуя, что со своим уставом в чужой монастырь не лезут.
Помолчали, повздыхали.
— Отца дома нет, что ли? Наверно, на промысле?
— Горе-беда сорвала с охоты его. — И Марфа тяжко, так скорбно вздохнула. — Тут грабили нас… Ночью намедни приехали какие-то двое на «Буранах». С оружием… Заскочили в нашу молельню, содрали иконы со стен… Мужики на охоте — некому заступиться. Оставались в Скиту одни старики да старухи, и я вот с Юркой… Мужики возвратились дня через два, и мой Анисим сразу побег на лыжах в Парамоновку — в милицию заявлять… Теперь где-то с милицией носится, ищет грабителей… Страшно. Такого здесь никогда не бывало прежде. Теперь мы тут настороже. Вот и я лай сегодня заслышала и скорей за ружье…
— Ишь как у вас, — посочувствовал Савушкин. — Я не слыхал про грабеж. Да и где! Все в тайге пропадаю тоже…
— В лесу живешь, а почему у тебя бороды нет? — вдруг спросил Юрка, гладя теплой ручонкой бритые щеки Хрисанфа Мефодьевича. — У нас мужики все с бородами.
Марфа невольно прыснула. Савушкин улыбнулся и ничего не сказал любопытному мальчику…
Несмотря на поздний час, в дом к Марфе стали приходить один за другим бородачи, и бородищи у всех — мётла, веники. Долго молчали, разглядывали пришельца, потом, мало-помалу, и в разговор вошли. Нее были еще сильно взбудоражены ограблением их старообрядческой святыни, говорили, что иконы, старинные книги им заповеданы предками с наидревнейших времен, что, знают они, на старину нынче спрос велик, что приезжали к ним раньше ученые из города, предлагали за книги, иконы хорошие деньги, но никто тут не продал ничего… Ограбление молельного дома, они думают, не само по себе случилось, а по чьему-то наущению злому, кто-то недобрый ведал, когда нападать, в какую удобную пору. Великий грех пал на Скит!
— А живем мы здесь — никому не мешаем, — задумчиво вела свои речи Марфа и, когда она начинала говорить, все замолкали: видно, имела она тут и силу, и власть над всеми. — Не отшельники мы. Лесорубы к нам заезжают, охотники, геологи. Кто ни приедет — привет ему и хлеб-соль по возможности. От мирских мы не открещиваемся, на засовы не запираемся. Все люди, все грешные… Мало осталось. И заветы отцов, матерей, пастырей наших мы уж не так строго блюдем. Вот они в свои времена — это да! В кострах за веру горели… Жизнь мирская всегда нас теснила, а теперь и вовсе вытеснила. Сюда мы с реки Сым пришли, из Красноярского края. В той местности шелкопряд шесть лет лес ел и никто ничего не мог с ним поделать, остановить напасть (Марфа говорила не «шелкопряд», а «попряд»). Шел, шел этот мохнатый червяк — веточки живой, хвоинки не оставил. На многие версты и теперь мертвая полоса стелется…
— Я видел такое, — покачал головой Савушкин. — Картина жуткая. Стоят сухие деревья, будто огнем обглоданные… Ну и как вы сюда добирались из такой-то дали?
— А по-всякому! — выкрикнула Марфа. — Где пеше, где конно, где пароходом, где поездом. И на баржах плыли, и на лодках. Тяжко далось нам переселение это… А ты там ешь, гость, нас не стесняйся. Не отберем, не плюнем, — говорила она мягко Хрисанфу Мефодьевичу.
Тот лущил жирных, отлично завяленных чебаков, пил квас, который и в самом деле так устоялся, что похож был больше на брагу (голова стала гудеть, и внутри согревательно разливалось), жевал с рыбой пышный, подовый хлеб.
— Хорошо ты, Марфа, выпекаешь, — похвалил Савушкин. — Сам пекарем был — могу оценить.
Она приняла похвалу как должное. Но сказала:
— Муку нам привозят козырную, а я по-твоему что, должна ее портить? Ах, в рот тебе меду! Я сызмалу к домашним всяким делам приучена…
Марфа называла «братьев» по именам: Мефодий, Сысой, Ерема, Сергей. Это все были «братья» по вере, Хрисанф Мефодьевич слушал, смотрел и ему было здесь интересно. Спросил об охоте — удачно ли промышляют и как. Отвечали — промышляют по-всякому, кто как научен, какого зверя как лучше брать. Самострелов, боже избавь, не ставят, петель на медведя тоже. Посетовали на недавнюю оттепель, что после оттепели ударил мороз — капканы и прихватило, забило снегом, зверь приходил, съел приманку, а капканы молчали. Много пакостит ронжа, попадая в капканы: защелкнет, сама погибнет, а соболя, колонка уж не жди.