— Ты так капитально стоишь на земле, что тебя и домкратом не стронешь с места!
— Гы-гы! — посмеялся Теус. — Такой характер.
— Хороший характер, Освальдыч, основательный!
От похвалы лицо Теуса покрывалось пятнами сложных оттенков — от соломенного до фиолетового, а губы расплывались в самой радушной улыбке.
Вообще между директором совхоза и водителем закрепленной за ним машины лежало полное понимание. Таким душевным отношениям можно было только завидовать. За годы они крепко сработались.
— Дружище Освальдыч, — сказал Румянцев, беря шофера за локоть. — Кати-ка скорей в Рогачево, вези сюда Чуркина. Пусть захватит вчерашние данные в сводку по всем показателям и полный перечень материалов, оборудования для коровника.
— А новостройка у Чуркина что надо выходит, — заметал Рудольф Освальдыч.
— И я о том же. Доделаем — нос Кислову утрем, посрамим его за нерасторопность. Жду вас в конторе.
Теус вместился в машину и покатил.
Румянцев шагал к конторе совхоза и прикидывал, сколько ж они с Освальдычем за эти годы исколесили пространства. Многие тысячи верст! И памятны больше всего самые первые дни…
Не ведал тогда Румянцев, как обширны владения его. Молчаливый, задумчивый здоровяк-эстонец поначалу стеснялся заговорить, знай с прилежностью и терпением возил нового директора по землям большого хозяйства. А дороженьки были — сущее наказание: мочажины да топи. Машину на выбоинах швыряло из стороны в сторону, и в самую пору водителю бы тут изругаться, но от Теуса — ни одного сорного слова. Лишь и (редка покряхтит да покашляет.
Ну и простор!
Ну и воля…
Десятки маломощных артелей постепенно утратились, а вместе с ними прекратили свое существование и множество деревень. Едешь, едешь — мелькнет косогор, усеянный мелкой травой на выгонах да высоченной пожухлой крапивой на заброшенных огородах. Встанет перед глазами похилившийся черный амбар, или низенькая изба с выклеванными окнами. А то и того не встретишь — пустырь. В ответ на вопрос Рудольф Освальдыч скажет, что тут, мол, жила-была Таволга, там — Лавровка… Заброшенные места навевали на Николая Савельевича грусть. Но понимал он умом, что все это неизбежность и всякие сожаления напрасны. Уже один вид домиков-крошек напоминал о том, что жилось в них бедно, терпелась нужда и горе. Теперь не то время, и подавай людям дом побелей, попросторней, клуб, магазины и непременно — больницу и школу, чтобы детишки с учебой не маялись, не шастали на уроки за многие километры, не обмораживали носы. Помнит и сам он, Румянцев, как бегал за девять верст в школу. Помнит. А вот на быках по таким расхристанным дорогам водить обозы ему не довелось: мал был. А какая была это мука — люди рассказывали! Тот же Хрисанф Мефодьевич из Шерстобитова в Кудрино — полета километров с гаком — только за трое суток одолевал на ленивых быках. Хрисанф Мефодьевич признавался Румянцеву:
— Три килограмма муки тебе на шесть дней пути туда и обратно, подводу быков — и мучаешься! Быки ленивые, хитрые. А если в грязи где, в болоте увязнет какой — света не взвидишь его подымать! Была у нас немка одна — Моря Рецер, Мария значит, тоже ходила с нами в обозе. Так та от бессилья быка поднять — уши ему кусала! А мы, мужики, и вовсе безжалостные были: горящей головней под хвост тыкали… Из всех быков — один добрый, послушный был — Баяном звали. За лошадью пойдет — не отстанет. Хлестать жалели его.
Войдя к себе в кабинет, Николай Савельевич остановился у карты области, где Парамоновский район бросался в глаза знаками, обозначающими нефтяные и газовые площади. Знаки эти по просьбе директора совхоза нанес своей рукой инженер Ватрушин. Как новая продуктивная скважина, так новый знак появлялся на карте. Румянцев хотел быть полностью осведомленным по части нефтеразведочных дел. И в этом желании Ватрушин ему помогал.
На той же карте от Кудрина к областному центру тянулась ломаная линия зимней трассы, жирно прочерченная красным фломастером. Этой дорогой-зимником возят тяжелые грузы нефтяники, сейсмики, геологи и совхоз. Дорога трудная, по болотам и тайге, тянется почти на шестьсот километров. В первый же год своей работы на новом месте Румянцев стал говорить Теусу, что хочет проехать с ним по зимнику и воочию посмотреть, испытать на себе все его прелести. Но, человек осторожный, как большинство хороших шоферов, давно сидящих за баранкой, Рудольф Освальдыч отказывался: мол, на легковой машине, даже вездеходной, нечего и соваться — застрянешь в болоте, а свет не ближний. Николай Савельевич от этих убедительных отговорок приходил в еще пущий задор и подтрунивал над водителем: