По мнению Панцера, сага о Хервиге, легшая в основу III части эпоса, возникла из тирольской сказки о Золотоволосом[216] (в сборнике сказок братьев Гримм это «Goldener», но более известна она под названием «Железный Ганс»). Сказочная ситуация такова: благородный герой, одетый в бедное платье, неузнанный, под личиной простого садовника, завоевывает любовь королевской дочери, которая все же распознала его благородство. Отец красавицы отвергает Золотоволосого, пока наконец не узнает о его высоком происхождении.
По Панцеру, в «Хервиг-саге» герой выступает в качестве жениха, но так как все его люди и он сам одеты богато, то появляется другой мотив – мнимая худородность, которую Хервиг, как и его сказочный прототип, использует, для маскировки. Вот это последнее и отразилось в строфе 656 поэмы, однако этот мотив остался только намеченным, но не развитым.
Задачей поэта «Кудруны», согласно Панцеру, было соединить в целостное произведение доставшийся ему разнообразный и разрозненный материал, слить «Хервиг-сагу» с вариантом «Хильды-саги», украсить это рядом мотивов из шпильманского эпоса (из «Соломона и Морольфа», «Короля Ротера», «Герцога Эрнста»), с которым немецкий ученый находит у «Кудруны» много общего. Панцер считает отразившийся в поэме мотив отца, который отказывает всем женихам в руке дочери и убивает (женихов) сватов, заимствованием из позднего греческого романа об Апполонии Тирском. Панцер находит также сходство поэмы с русскими былинами о Василии Окульевиче и Соловье Будимировиче (сватовство, переодевание сватов купцами, приглашение царицы посмотреть на корабль и увоз ее, напоминающие похищение Хильды).
В поисках родственных мотивов и тем Панцер обратился к материалу, еще не использованному другими исследователями, а именно к песням балладного характера, бытующим в разных редакциях и вариантах на испанском, немецком, скандинавских и славянских языках, которые по имени их героини, принято называть «балладами о Зюдели» («Замарашке» от нем. Südein – «пачкать, марать»). В них рассказывается о королевской дочери, в раннем детстве похищенной у родителей. Королевна растет у злой госпожи, которая ее притесняет, заставляет работать как простую служанку, посылает стирать белье на берег моря (реки, ручья или к колодцу). Там ее встречает незнакомый рыцарь, которого восхищает ее красота. Он домогается любви девушки, предлагает ей золото, подарки, но Зюдели все отклоняет. Девушка поверяет ему свою историю, называет родных. Рыцарь узнает в ней свою сестру. Баллада заканчивается тем, что рыцарь карает злую госпожу, обрекая ее на смерть, и увозит сестру домой к матери.
Другая группа баллад – «О прекрасной поморянке» – локализуется в местечке Готше (Крайна, после Первой мировой войны отошла к Югославии). Населенный потомками австро-баварских колонистов, устремившихся сюда в середине XIV в., Готше долгое время был своеобразным «лингвистическим островом» со своим говором, представляющим дальнейшее развитие баварского диалекта с аллеманскими и славянскими заимствованиями. В балладе, по всей вероятности занесенной из тех же мест, где создавались произведения героического эпоса, рассказывается, что ранним утром пришла на морской берег прекрасная поморянка, чтобы выстирать белье. В это время подплыл челнок, в котором сидел молодой господин. Он окликает девушку, дарит ей золотое кольцо, а затем сажает в челнок и увозит в свою страну, где она становится его женой.
Злая госпожа, помыкающая королевной, активная роль брата в освобождении пленницы, девушка-прачка, окружающая обстановка – раннее утро, берег моря – все как будто указывает на близкое родство с фабулой «Кудруны». Разделяя точку зрения Ф. Панцера, Г. Шнейдер считает балладу типа «Зюдели» наследницей героической песни и предшественницей «Кудруны».[217] Эту мысль развивает и Марта Кюбель.
Она расходится с Ф. Панцером лишь в оценке баллады о «Поморянке», считая ее не источником, а искаженным перепевом эпоса о Кудруне.[218]
Но положения, выдвинутые Панцером, вызвали много возражений со стороны других ученых. Оспаривается, например, генетическая связь эпоса и баллад (Р. Менендес-Пидаль, Б. Бёш). Последние трактуются не только как значительно более поздние по сравнению с поэмой, но и глубоко чуждые ей по духу.[219] А. Хойслер выступил против сказочной теории Панцера и назвал «губительной» роль, которую сыграл его «Золотоволосый» в изучении германских сказаний.[220] Взгляды Хойслера спорны, когда он отрицает сказочное происхождение сказаний о Зигфриде,[221] но в данном случае он совершенно прав: сказка о «Золотоволосом» не, имеет не только генетической связи с поэмой о Кудруне, но даже никаких типологических схождений. Сопоставление Хервига с героем этой сказки Панцер строит на произвольно истолкованной строфе поэмы (656), чему в остальном тексте не находится подтверждений.
216
См.: Ibid., S. 251 ff., S. 440 ff. Панцер пробовал применить к «Кудруне» так называемую сказочную теорию, выдвинутую В. Вундтом, согласно которой героический эпос непосредственно восходит к первобытным, первичным жанрам – культовой песне и сказке.
217
См.:
219
См.:
221
Подробнее о критике Хойслером сказочной теории Вундта и. Панцера см.: