Честь и верность лежат в основе рыцарского идеала, и Кудруна представляет его безупречное воплощение. Когда король Людвиг обещает пленнице земли и замки, если она будет благосклонна к его сыну Хартмуту, Кудруна отвечает:
Манера выражаться изысканно, отвечая врагу, до некоторой степени свойственна Кудруне. В этом проявляется высокомерие Кудруны, в котором упрекает ее жена Людвига – Герлинда. Точнее было бы сказать, что в этом выражается достоинство пленницы и чувство превосходства над ее мучителями. Но когда злая Герлинда угрожает ей, знатная пленница отвечает, что лучше согласится делать всю черную работу служанки, чем станет женой Хартмута.
Герои эпоса постоянно помнят, с кем они связаны родством. Хильда, созывая вассалов в поход за дочерью, говорит: «Пусть памятует Хорант: он Хетелю родня.»… (1084). Рядом с украшающими эпитетами, сопутствующими именам главных героев («смелый», «благородный» рыцарь, «знатная», «прекрасная» дама), часто указано: сын такого-то или дочь такого-то. В «Песни о Нибелунгах» Зигфрид тоже зовется «сыном Зигмунда», «сыном Зиглинды». Это свидетельствует о том, что поэма находится в русле древней эпической традиции. Но и сословная гордость феодальной верхушки здесь тоже нашла отражение. Так, на страницах поэмы то и дело обсуждается, кто кого знатнее. Например, Людвиг, когда сын задумал посвататься к Кудруне, говорит ему: «…Спесивы хегелинги, для них мы с тобой худородны» (592), Кудруна, заявляя, что она никогда не полюбит Хартмута, восклицает: «Будь он но родословной мне ровней, – и тогда бы.»… (959) и т. п. И лишь однажды ниспровергается власть традиции, когда король Хервиг, отвергнутый как жених отцом Кудруны, идет с ним воевать. Видя перевес Хервига и сколько пролито крови, Кудруна молит закончить сражение и тут же просит Хервига рассказать о его ближайших родичах. Традиционный вопрос задевает Хервига: он заподозрил, что Кудруна презирает его за то, что его род не знатен, и говорит ей, что знатные люди часто многим бывают обязаны незнатным. «Можно ль героем пренебречь, что верно служит даме и с честью носит меч?» (657) – спрашивает Кудруна и признается, что любит Хервига. Здесь намечен, хотя и не развит, вывод о самоценности личности, о том, что человека надо ценить за его достоинства, а не за то, что он унаследовал от предков. Кудруна противопоставляет свой взгляд обычаям прежних поколений. Так, в конце поэмы (1582) она просит мать пощадить Ортруну, дочь Людвига, потому что она неповинна в преступлениях, своих родичей и не может за них быть в ответе.
Генеалогический принцип, проходящий сквозь эпос и связывающий его части, не является формальным и внешним, как это считал Хойслер. Это не механическое сцепление разнородных частей, а то, что придает теперь уже единому целому движение во времени. Далекой стариной становится время Гере и Зигебанда, уходит в прошлое и легендарный «дикий Хаген», чьи молодые годы прошли на острове грифов. Хаген – олицетворение природных сил, однако он полон противоречий: «и дерзок, и смирен». (93), жестокость и мягкость уживаются в нем.
Вот наступают иные времена, и па смену приходит иное поколение, которое во многом отличается от поколения Хагена. Читатель обнаружит, что ярландский король слишком простодушен и доверчив, что его двору не хватает куртуазности, утонченной рыцарской культуры, какая свойственна хегелингам, двору короля Хетеля. Блеск славы Хагена тускнеет. Когда же хитроумный план похищения его дочери удается хегелингам, то он становится страшен и жалок, как в «Одиссее» Гомера великан Полифем, обманутый Улиссом.
Королевство Хетеля выглядит феодальным государством, каким оно в идеале рисовалось людям XIII в. Раскинулось оно на обширном пространстве полуострова Ютландия и южном побережье Северного моря. Хетель свой стол «у хегелингов близ Дании воздвиг», – пишет создатель эпоса, не делая различий между вымышленными и реальными географическими названиями. Исследователи отмечают, что ряд названий (Фридешоттен, Валейс, Гарадея) он мог почерпнуть в романах Вольфрама фон Эшенбах «Парцифаль» и «Титурель», а восточные имена (Абакия, Абалия, Кампалия, Амилия) могли попасть в «Кудруну» еще на стадии ее существования как шпильманского эпоса.