Среди ночи Закир-ага проснулся оттого, что услышал чей-то голос. Сначала он не мог понять слов, а затем догадался, что это его юный друг разговаривает во сне:
— Янгыл, не надо… Янгыл, уйди от них… Янгыл, Янгыл, Янгыл… — в исступлении произносил Арзы.
Закир-ага, видя, как тяжело Арзы даётся сон, толкнул юношу. Тот вскрикнул, перевернулся на другой бок, затих, но через некоторое время вновь стал звать Янгыл.
Утром, когда пили чай, Закир-ага спросил:
— Я слышал, Ишали-ага продал дочку?
— Откуда вы узнали, Закир-ага? — вздрогнув, спросил Арзы. — Вас же не было в Базар-Тёпе.
— Знаю, сынок, знаю… Болеешь ты из-за неё, тоже знаю. Бредишь ночью, имя её не сходит с твоих губ.
— Эх, Закир-ага, не видать мне теперь Янгыл. А жить без неё я не могу. Как ложусь спать, думаю — пусть аллах возьмёт мою душу, всё равно мне…
— Но, но, парень! — повысил голос Закир-ага. — Ты брось, такие слова говорить. — И, помолчав, добавил с завистью: — У русских совсем по-другому. Калыма за невесту не берут, наоборот, приданое с родителей невесты требуют. Да и не так строго насчёт обычаев. Русские девушки и за татар, и за туркмен могут замуж выйти. За это государство их не судит. А уж о любимом человеке и говорить нечего. Если русская полюбила, то тут хоть земля провались, а всё равно своего добьётся, чтобы её за любимого выдали замуж…
Сверху, с палубы, донёсся свисток боцмана, и грузчики поднялись наверх.
Над Керками алел рассвет. Глинобитные стены домов, башни крепости и тюрьмы, запылённые деревья — всё утопало в утреннем зареве. На берегу толпились десятка два-три горожан с вёдрами, чашами, бидонами. Боцман скомандовал, чтобы грузчики выкатили бочку с керосином.
Закир-ага, а за ним и Арзы, схватив багры, бросились к большой железной бочке. Несколько матросов налаживали трап. Грузчики поддели бочку баграми, и она тяжело подалась к трапу.
— Эй, хожоин! — радостно блеснув глазами, крикнул Закир-ага. — Зачем на землю керосин таскать? Пусть народ сюда идёт. Здесь, на пароходе продай.
— Молчать, стерва! — прогремел боцман. — Ишь, научились по-русски лопотать. Не твоего ума дело. Что тебе приказывают, то и исполняй!
Закир-ага недоумённо и обиженно пожал плечами и навалился на багор. Арзы нахмурился и подумал: «Да, выходит, баи и имущие везде одинаковые — и у нас, туркмен, и у русских».
Бочку скатили на берег. Толпа туркмен обступила её, ожидая приказчика. Наконец он спустился с палубы, позёвывая и потирая руки…
— А ну, подайся назад! — оповестил он своё появление бодрым окриком. Подпоясавшись грязным фартуком и засучив рукава, он снова крикнул: — Налетай, подешевело, расхватали, не берут! — Но первого, старика с большим цинковым ведром, оттолкнул от бочки. — Да куда же ты, мусульман, суёшь мне бухарские деньги? Ты что думаешь, твой эмир век будет сидеть на троне? Провалится он в тар-тарары и его деньгами хоть печку разжигай. Давай серебром, золотом, а ещё лучше натурой.
Керкинцы платили за керосин серебром, но больше — кустарными поделками, коврами и ковриками, всевозможными украшениями. Приказчик за каждую вещицу азартно торговался. Матросня и казаки, как могли, помогали ему, окрутить того или иного покупателя. Если на его голову начинали сыпаться проклятья горожан, он сбавлял тон.
— Ну, ладно, ладно, мусульман, вот тебе в придачу за твою ерундовину, — нагибался и доставал из ящика пригоршню гвоздей. — Возьми, дом себе тесовый построишь. Брёвен нет в следующий раз привезу.
К обеду торги закончились, но «Обручев» не спешил отправляться в путь. Ждали начальника керкинской тюрьмы — Касым-бека. Он приехал на дородном белом скакуне, наряженный в богатый халат и жёлтые, с серебряной отделкой, сапоги. На его голове красовался тельпек. Вслед за Касым-беком к берегу подъехала большеколесая арба с коврами. Приказчик теперь был тих и не торговался, он влез на арбу, пересчитал ковры и велел амбалам и казакам отнести всё это добро в каюту капитана. Капитан «Обручева» взял Касымбека под руку и стал расспрашивать о житье-бытье, здоровье, а затем повёл его к себе в каюту.
Как только бек сошёл с палубы и сел на коня, боцман дал команду отчаливать. Матросы и грузчики бросились к баграм и, упираясь ими в берег, оттолкнула; судно от причала. «Обручев» запыхтел, лениво завращал огромными колёсами и вырулил на фарватер.
Грузчики стояли у борта и смотрели на удаляющийся город.
— Этот Касым-бек — не только начальник тюрьмы, — с усмешкой сказал Закир-ага, — он, оказывается, к тому же и купец.