— Слышала, как я эту старую ведьму отпугнула? — хвасталась она. — Нет, я не из тех, из кого можно сделать служанку. Я сама смотрю, кого бы в слуги найти. — Гызлархан-Шетте на время умолкала, внимательно разглядывая Янгыл, и произносила то, что повторяла изо дня в день: — А всё-таки, гелин, живот твой растёт. Каждый день растёт. То ли поправляется на сытном хлебе мужа, то ли беременна? — с завистью заканчивала она.
— Ой, бросьте вы, Гызлархан-Шетте, — смущённо защищалась Янгыл. — И не стыдно вам такое говорить.
— Ну, ну, не обижайся, — успокаивала её Гызлархан-Щетте. — Конечно, живот портит красоту женщины, но что поделаешь…
Янгыл едва успевала испечь чуреки, как снова слышались недовольные покрикивания свекрови. Гелин заворачивала чуреки в сачак и спешила в комнату. Там за чаем сидел её муж молла Лупулла. Он уже успел совершить намаз — на лице его были смирение и усталость.
Молла Лупулла лениво отламывал кусочками чурек и макал его в чашку с подогретой каурмой. На жену он никогда не кричал, он просто не обращал на неё никакого внимания. Обременённый мыслями о боге, он постоянно твердил одно и то же: «Молиться надо больше, молиться…» И это в его устах звучало упрёком всем, к кому бы он ни обращался: к жене, отцу или матери.
Изредка в дом к молле Лупулла заходил сам кази молла Ачилды. Белолицый, благообразный старик с седенькой клинообразной бородой, в белом тюрбане и малиновом халате, он садился на ковре и всецело завладевал вниманием хозяев, а если были гости, то — и вниманием гостей.
— Всевышний им не простит… не простит, — произносил он с угрозой, когда разговор о делах входил в самый разгар. И непонятно было сидящим, кому он грозил: то ли русским, которые беспрепятственно плавали на пароходах и каюках по Амударье и не позволяли туркменам без разрешения водить лодки по реке; то ли самаркандскому шейху Сафа — предводителю ордена каландаров за его непротивление христианскому злу, поселившемуся на мусульманских землях; то ли самому эмиру бухарскому — почитателю европейского…
По пятницам Янгыл удавалось заглянуть в дом своих родителей. И тут, уткнувшись лицом и плечо матери, она давала волю своим слезам, высказывай свою нелюбовь к мужу. Бике-эдже успокаивала дочь.
— Такая женская доля, Янгыл-джан, — ласково говорила она. — Я ли тебе не хочу счастья. Да я только и мечтаю о том, чтобы тебе жилось, как ханше. Когда ты плачешь, плачу и я. Когда смеёшься, то и моя душа радуется. Знай, что родная мать всегда думает о своих детях и никому не позволит их обижать. Вот родится ребёнок — веселее тебе будет…
Поговорив с матерью, Янгыл уходила во двор и начинала расспрашивать Солтанмурада о разных новостях. Спрашивала сначала о незначительном и постепенно приближалась к самому главному.
— А Арзы — твой друг, говорят, совсем уехал из Базар-Тёпе? — наивно спрашивала Янгыл и видела, как у брата растягиваются в лукавой улыбке губы.
— Вах, Янгыл, — отвечал бойко Солтанмурад. — Да он больше с тобой дружил, а меня звал к себе просто так.
Янгыл испуганно оборачивалась по сторонам, зажимая брату рот ладонью.
— Да ты потише, братец. Зачем так громко?
— Ладно, Янгыл-джан, — с серьёзным видом выговаривал Солтанмурад. — Когда я узнаю что-нибудь об Арзы — я тебе скажу непременно. Только зачем тебе теперь знать о нём?
— Да интересно всё-таки…
Так, в тихих заботах, в тоске и мимолётных коротких радостях миновала зима, и в первом весеннем месяце Янгыл родила девочку. Но дочь не принесла в дом радости.
Молла Лупулла, несмотря на свою немощь и вечные болезни, от которых он никак не мог избавиться ни амулетами, ни заклинаниями, — воспринял рождение девочки как оскорбление. Это от него-то, благородной крови и племени человека — родилась дочь?! Нет, он ожидал только сына. Ему надо было сына, который унаследовал бы склонности отца и всю свою жизнь провёл бы в вечном поклонении аллаху. Он даже отказался взглянуть на дочь. А Огульсолтан-эдже проворчала, едва роженица пришла в себя после родовых мук:
— Неблагодарная ты женщина, Янгыл. Неужели не могла угодить мужу? Сына надо было родить, сына! — И злобно подытожила: — Да разве ваше ишачье племя способно угодить хорошим людям? Нет, от вас не жди хорошего…
Прижимая новорождённую к груди, Янгыл заливалась горькими слезами.
Однажды ночью, как раз под пятницу, Янгыл проснулась от громкого плача свекрови. «Что-то случилось!» — подумала Янгыл и выскочила во двор. Плач доносился из комнаты мужа: там он в последнее время жил и совсем не подходил к жене, потому что был слишком болен. Она навещала его изредка: подавала ему пить и есть, но он ничего не принимал. Сейчас, выскочив во двор и вбежа вв комнату мужа, Янгыл увидела склонившуюся над сыном мать и его самого — жёлтого, без каких-либо признаков жизни…