Часть 1. Столкновение
1
Двери не заперты были.
Как не было нас,
Так и не было шансов,
Чтобы теперь всё стало по-нашему.
Поломанные. “Та сторона”
Если Вы спросите Леську о том, как случилась её взаимная любовь с профессией, она ответит коротким пожатием плеч.
В детстве у неё не было чётких мыслей о будущем. Они с матерью не обсуждали: “Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Какую профессию выберешь? Что тебе интересно?”
Стать поваром — скорее не мечта, а случайность. Так уж сложились обстоятельства, что появилось любимое дело. Сначала родилась необходимость заработать на кусок хлеба, а уж потом Леська как профессионал. Волею судьбы, думая только о надвигающейся зиме и о доступе к бесплатной еде, она нанялась в помощники к известному питерскому шефу Алексею Калиниченко.
Лишь спустя пару месяцев, отогревшись, начала обращать внимание на то, что и как босс делал. С какой любовью шинковал лук, как отбирал лисички для салата, как бережно мариновал брокколи. Он был настоящим волшебником котлов и поварёшек. В руках у Алексея Григорьевича любые продукты, будь то индейка, палтус, капуста, яблоко или тыква, превращались в шедевры.
Именно тогда Леська поняла, что хочет уметь так. И даже лучше.
Потом были всякие мастер-классы по различным техникам и работе с всевозможными продуктами. Бесконечные попытки добиться идеального вкуса, вида, консистенции и аромата.
Калиниченко смеялся над её упрямой злостью и непрекращающимся попытками. Смеялся, но поддерживал. Давал советы у кого поучиться, что посмотреть, а зачастую и просто направлял к тем, кто мог ответить на Леськины бесконечные вопросы или поднять её умение на новый уровень.
Теперь она знала, что когда перенимаешь у профессионалов, работаешь рядом с сильнейшими, против воли загораешься желанием стать похожим. Пробуешь, повторяешь снова и снова, оттачиваешь мастерство. Отбрасываешь лишнее, оставляешь главное. Появляется желание знать и уметь больше. Это жажда, которую невозможно утолить раз и навсегда. Она никогда не утоляется.
Всякий раз, оказываясь на кухне, Леська замирала от удовольствия: здесь, среди кажущегося хаоса посуды и ещё не приготовленной еды, разбросанных ножей, перемешанных запахов жареного и копчёного, властвовали чистота и порядок, ароматы тепла и одни и те же чёткие принципы, которые ей никогда не изменяли. Здесь она ощущала свободу и полную безопасность. Здесь она могла сказать себе: “Я дома”. На любой кухне, оставленной под её началом, царили компетентность и простота, пол и рабочие поверхности сверкали, пряности томились в тёмных шкафчиках, чтобы в нужный момент поделиться волшебством с молоком, с птицей, с тестом. Плафоны излучали приятный ровный свет, ножи ждали праздничного часа, тарелки, намытые до скрипа, выстраивались в кружевные ряды.
Теперь Леська знала, как важно любить свою профессию, дорожить ею, вкладывать максимум сил и времени. Как важно учиться новому, двигаться вперёд, развиваться. Разгадывать секреты, превращать в очевидное то, что вчера было тайной за семью печатями. Стремиться к совершенству, никогда не останавливаться.
Это настоящее счастье, просыпаться и думать: “Как же я хочу на работу!” Пусть там ты устаёшь, как землекоп, пусть порой спина ноет от напряжения, поставщики приводят в недоумение, а крупные неурядицы грозят накрыть с головой, кухня — это начало и вершина человеческого существования, это рай! Рай, который она могла создать своими руками почти в любом месте.
Леська не пыталась объяснить себе или кому-то другому, почему ей нравилось готовить. Что бы ни чувствовали остальные, она знала, что такого, как у неё восприятия, человеческие существа попросту лишены.
Похожие ощущения она испытывала, когда брала на руки Маську. Ей нравилось волнение, сопутствующее каждому дню, восторг, который она вызывала у своего ребенка, и вызов, который она принимала каждый день, когда не без труда находила нетривиальное решение, готовая к новым, более сложным испытаниям. Одновременно она ощущала всё возрастающее уважение к себе самой — человеку, способному не склонить голову перед пустячной или серьёзной проблемой, не поддаться греху уныния, и не впавшему в депрессию даже тогда, когда причины для этого были самые настоящие.
Добавляя в индийский суп майоран, шинкуя морковь, снимая пробу с первой порции незнакомого до той поры соуса, она ловила себя на простой мысли: “Как прекрасно, что я в этом разбираюсь!”
Оказавшись у плиты, заглядывая в шипящие сковороды и ароматные кастрюли, Леська всегда успокаивалась: “Я попала в нужный мир!” Радость восхищения взрослеющим ребёнком и собственными способностями росли в ней одновременно. Таким же было и то чувство, которое она испытывала перед Гением, создавшим разнообразие людей и продуктов, форм и цветов, ароматов и ощущений. И собой, знающей, как перемешать ингредиенты, чтобы сделать “маленькое волшебство”.
Иногда Леське становилось страшно, что тогда, семь лет назад, она не сбежала бы от матери. Осталась там, в жарком городе с пыльными улицами в маленьком доме с крохотными окошками, продолжала бы делать то, что велела родительница, никогда не встала бы на ноги, не поняла, как прекрасна независимая жизнь, что можно и нужно мечтать.
Хорошо, что юности присущи бесшабашность и авантюризм, бесстрашие и убеждённость в красоте завтрашнего дня, вера в себя, максимализм — всё то, что как обещал, вздыхая, Алексей Григорьевич, со временем уйдёт, превратившись в страх. Она ему во всём верила: в спокойствии, в знаниях, в житейском опыте — только не в этом разговоре, попахивающем разочарованием в жизни, болью, болезнью, утратами. Невозможно, чтобы став старше, она стала трусливее. Просто невозможно. Ведь сумела она порвать с прошлым, сумела наладить нормальную жизнь, сделала из себя специалиста нарасхват.
Ну, может быть и не нарасхват, но со стабильно растущим числом заказов, перспективами, интересными знакомствами и хорошими отзывами. Постоянные клиенты доверяли Леське не только семейные обеды, но и серьёзные мероприятия, для организации которых уже приходилось нанимать помощника.
Она ценила своё время и умения, уже не тратила себя на тех, кто повёл себя нечестно или неуважительно, кто относился к её работе, как к неквалифицированной, кто воспринимал Леську, как человека третьего сорта, кто считал обман не таким уж большим грехом.
Ведь и она своими клиентами дорожила: они не давали её усилиям пропасть втуне. Отдавая должное Леськиному мастерству, люди показывали, что ставят результаты её труда выше простой оплаты деньгами.
Смогла бы она работать, не получая отдачи? Кулинарить ради процесса, ради сноровки, создания новых рецептов, развлечения, отправляя в мусорное ведро результаты?
Смогла бы любить своего ребёнка, не улыбайся он ей в ответ? Любила бы, не видя, как маленький ураган несётся навстречу и обнимает колени? Не слыша неумелое: “Ма-ам”? Не щекоча до колик? Не смеясь до икоты? Не любуясь измазанными зелёнкой щеками? Не разглядывая вместе червяков в лужах? Не защищая лягушек и улиток? Не беря вечером на руки и не прижимая крепко, наслаждаясь вертлявым тельцем? Не чувствуя, как детская рука, теребит волосы, когда они вместе склоняются над иллюстрациями?
Любить ребёнка смогла бы. А вот работать нет.
Однозначно, она не смогла бы прожить без своих заказчиков. И дело было не только в деньгах, которые давали ей хлеб, и масло, и дом, и одежду. Дело было в отзывах, которые, она знала, передаются из уст в уста. В маленьких заметках Вконтакте, в подписи «изумительный» под фоткой её летнего салата в Инстаграм. В уверенности, в чувстве значимости, которое давал каждый новый клиент, в звонках от незнакомых людей, ссылающихся на друзей, у которых Леська работала, в письмах, где оговаривались условия и даты предстоящих обедов, в жизни, которую она не променяла бы ни на какую другую.
2
Если не привыкли бы вот так скитаться,
То давно бы обозначили места для постоянства.
Поломанные. “Та сторона”
Леська поставила рабочий саквояж на высокий стул рядом с кухонным островком и огляделась. Два больших окна с французскими шторами, перекликающимися с цветом шкафчиков, латунные ручки на дверцах тёмного дерева, тяжёлые высокие стулья, дорогущая духовка (которая выдаст не самый лучший результат, увы!), индукционная плита, засохшие цветы в микроскопической вазочке, забытые кем-то орешки на подоконнике — неидеальная чистота. Мелкий классический узор на фартуке цвета топлёного молока, плоский телевизор чуть выше уровня глаз. Встроенные потолочные светильники столь любимого равномерного освещения и две большие люстры над островком. На одном из холодильников неумелые рисунки: вислоухий жираф, радуга, кто-то, отдалённо напоминающий кролика.