— Ты неважно себя чувствуешь? — спрашиваю я маму.
— А?..
— Ты сказала тетушке Хелен, что не поедешь на кладбище потому, что тебе плохо.
— Я не говорила, что мне плохо. Просто сказала, что не хочу ехать. Я исполнила свой долг, отправила дух тетушки Ду на небо. Теперь долг тетушки Хелен предать ее тело земле.
Но они говорили не об этом. И хотя я не уверена, что поняла большую часть ими сказанного, я начинаю осознавать, что многого не знаю о собственной маме и тетушке Хелен.
По дороге к маминому дому Фил прозрачно намекает:
— Надеюсь, мы успеем попасть на автостраду до того, как все ринутся в ту сторону, и избежим пробок.
Мама поддерживает ничего не значащую беседу. Она рассказывает, что Бао-Бао может скоро остаться без работы, Эту новость она услышала за столом от дядюшки Лу, который в свою очередь узнал это от сына. Фрэнк сейчас работает на дневных сменах охранником, но все сбережения тратит в бильярдной на Джири-стрит, и это очень расстраивает тетушку Хелен.
На подъезде к своему дому мама указывает на магазинчик «Хэппи Супер» на Клемент-стрит, где всегда покупает продукты. Это типичный представитель азиатских торговых точек этого района: покупатели стоят на улице, ощупывая фрукты и овощи, а возле окон сложены огромные упаковки риса.
— Вот сколько ты платишь за тофу? — спрашивает мама, и я понимаю, что ей не терпится перебить мою цену и рассказать, как я могу сэкономить двадцать или тридцать центов в ее магазине.
Но я не могу ее порадовать даже приблизительной цифрой.
— Не знаю. Никогда не покупала тофу.
— А… — разочарованно тянет она, но вскоре снова оживляется: — А сколько — за упаковку из четырех рулонов туалетной бумаги?
— Доллар шестьдесят девять центов, — сразу отвечаю я. — Вот видишь! — торжествует она. — А в моем магазине всего девяносто девять центов. И от хороших производителей. В следующий раз я куплю тебе, отдашь деньги позже.
Мы сворачиваем налево на Восьмую авеню и едем в сторону Анза. Тетушка Хелен и дядя Генри живут всего в одном квартале отсюда, на Девятой авеню. Дома в этом районе мне кажутся все на одно лицо: двухэтажные, стоящие в ряд. Они были построены в двадцатых годах и отличаются только цветами да иногда фасадами, модернизированными с помощью отделочной штукатурки, асбестовой черепицы или алюминиевого сайдинга. Фил подъезжает к маминому дому. Пронзительно розовый цвет его фасада — результат того, что мама позволила себя уговорить на услугу «на особых условиях» от постоянного клиента, который занимается отделочными работами. А поскольку исходно фасад был покрыт рельефной штукатуркой, конечный результат напоминет ядовито-розовую глазурь, вылитую сверху на творог. Но, что удивительно, при всей любви мамы поискать недостатки и пожаловаться на них, я никогда не слышала от нее претензий к цвету ее дома. Похоже, она даже считает его красивым.
— Когда я тебя снова увижу? — спрашивает она, выбираясь из машины.
— Ну… Скоро, — отвечаю я.
— Так же «скоро», как тетушка Хелен? — уточняет мама.
— Да нет, правда скоро.
Она замолкает и смотрит на меня, будто не веря моим словам.
— Ну да, я же в любом случае встречусь с тобой в следующем месяце, на свадьбе Бао-Бао.
— Что? Свадьба уже в следующем месяце? Я не знала.
— Да, — кивает мама. — Эдна Фон из нашей церкви слышала это от своей дочери. Мими мыла ей волосы в том салоне красоты. Так вот, Мими сказала дочери Эдны Фон, что они очень спешат со свадьбой. А Эдна Фон сказала об этом мне. И добавила, что, может быть, они торопятся потому, что спешит кое-кто еще — торопится появиться на свет. Только тетушка Хелен об этом пока не знает. Не говори ей.
Вот и рухнула гипотеза тетушки Хелен о связи свадьбы Бао-Бао и ее скорой кончины. Действительно, нечто растет, и довольно быстро, только оно не имеет никакого отношения к опухоли.
Выйдя из машины, мама подставляет щеку для поцелуя Тессе, а потом Клео. Мама никогда не была склонна к нежностям, но она знает, что мы приучили дочерей именно так общаться с родителями Фила.
— Пока, ха-бу! — говорят девочки. — Мы тебя любим!
— Когда вы приедете в следующий раз, я приготовлю вам пельмени, — обещает она внучкам. — И угощу вас лунными пряниками в честь китайского Нового года.
Мама снова достает салфетку из рукава и вытирает нос Клео, потом гладит Тессу по коленке.
— Договорились? — спрашивает она.
— Договорились! — кричат девочки в ответ.
Мы наблюдаем, как мама поднимается по ступенькам крыльца, не переставая махать ей на прощание.
Когда она входит в дом и выглядывает в окошко, машем снова и только потом трогаемся с места.
— Фух! — выдыхает Фил. — Домой!
Я тоже с облегчением вздыхаю. Выходные выдались непростыми, но мы справились.
Стоит нам поравняться с первым светофором, как Тесса говорит:
— Мамочка?
— Да, милая.
— Мамочка, — шепотом продолжает она, — мне надо в туалет.
— И мне, — оживляется Клео. — Очень-очень.
Мама встречает нас на крыльце.
— Я бросилась было за вами, да вы уже уехали, — произносит она, как только я выбираюсь из машины. — А потом я поняла, что ты сама вспомнишь и вернешься.
Тесса и Клео уже мчатся наперегонки по лестнице.
— О чем вспомню?
— О прощальном подарке тетушки Ду. Вылетело из головы? Два или три дня назад я говорила тебе: не забудь. И вчера сказала: не забудь. Забыла?
— Нет, нет. Где он?
— Там, в прачечной. Правда, очень тяжелый. Надо попросить твоего мужа вынести его.
Могу себе представить, что это такое: старый пуфик, обтянутый искусственной кожей, на который тетушка любила ставить ноги, или набор небьющейся меламиновой посуды.
Пока мы ждали возвращения Фила с девочками, мама вручила мне чашку чая, отмахнувшись от моих протестов.
— Я уже его приготовила. Не станешь пить — придется вылить.
Пара маленьких глотков.
— Как вкусно!
Я нисколько не лукавлю. Мне никогда раньше не доводилось пробовать такого чая. Мягкий и в то же время насыщенный вкус немедленно вызывает желание отведать его снова.
— Это от тетушки Ду, — поясняет мама. — Пару лет назад она сама его себе купила. Сто долларов за фунт.
— Шутишь!
Еще глоток — и вкус кажется мне еще восхитительнее, чем прежде.
— Она сказала: «Если я покупаю себе дешевый чай, то тем самым признаю, что не заслуживаю ничего хорошего». Вот она и решила купить себе лучшего чаю, чтобы пить его и чувствовать себя самой богатой.
В ответ я хохочу, и, кажется, это воодушевляет маму.
— Но потом она подумала: «Если я покупаю по чуть-чуть, значит, готовлюсь к тому, что моя жизнь скоро закончится». Вот она и купила столько чая, сколько хватило бы ей и на следующую жизнь. Целых три фунта! Представляешь?
— Это же целых три сотни долларов! — восклицаю я. Тетушка Ду была самым экономным человеком, которого я встречала. — Помнишь, как она хранила все коробки конфет «Си», которые мы дарили ей на Рождество? И говорила нам, что они слишком хороши, чтобы она их ела? А потом как-то на День благодарения передарила нам одну из них. Только эта коробка была такой старой…
Мама кивает, смеясь.
— …что все конфеты в ней успели покрыться плесенью!
— И жуками! — добавляет мама.
— Так она оставила тебе чай в завещании?
— Нет, она отдала его мне несколько месяцев назад. Думала, что скоро умрет. Она прямо ничего не говорила, а просто стала раздавать свои вещи. Причем хорошие, а не барахло. Однажды, когда мы пили у нее чай, я, как обычно, сказала: «Ах, какой вкусный!» Только на этот раз она пошла на кухню и принесла этот чай в пакете. Говорит: «Сяо нин, возьми-ка!» Это она так меня называла, «сяо нин», «малышка», с самого начала, мы же давно знакомы. Я говорю: мол, нет, нет, я ни на что не намекала! А она отвечает: «Сяо нин, бери сейчас, чтобы я видела, что ты ему рада, пока я жива. А как умру — не увижу, так что не надо ждать смерти». И как я могла ей отказать? Но потом я, когда приходила к ней в гости, всегда приносила ей ее чай.