Бао-Бао то, Бао-Бао сё — только и было слышно. Она говорила прямо как ведущая в телевизоре: выиграйте то, выиграйте это. Каждую неделю у них одно и то же.
Ее сыну уже тридцать один год, а она все называет его малышом. Хотя, может, она и права. Ее Бао-Бао и есть малыш, такой избалованный и нетерпеливый, что даже автобуса дождаться не может. Однажды у него сломалась машина, и он позвонил мне, такой весь из себя милый и вежливый:
— Ах, тетушка, я так давно вас не видел! Ах, тетушка, как ваше здоровье? Хорошо, хорошо. Ах, тетушка, не могли бы вы одолжить мне вашу машину для очень важного собеседования о приеме на работу?
Когда три дня спустя он вернул мне автомобиль, я сразу же увидела, что он за человек, на бампере у меня появилась вмятина, в салоне валялись банки из-под кока-колы, а из бака исчез бензин. И ту работу он не получил.
Так что я не слушала, как Хелен хвалит Бао-Бао. Я вспоминала, как злилась из-за своей машины. Тогда я ничего им не сказала и от этого сейчас разозлилась по новой. Я сравнивала Бао-Бао с собственным сыном: Сэмюэль не сыплет вежливыми словами, чтобы убедить дать ему что-то взаймы. И ему не надо брать машину Хелен, чтобы ехать на собеседование. У него уже есть хорошая работа в Нью-Джерси, он старший администратор по пособиям, проверяет больничные и подсчитывает размер пособий, следя, чтобы люди не обманывали.
Хелен принесла наши чашки и чай, по-прежнему крича так, будто я не находилась с ней в одной комнате. Теперь она говорила о своей дочери.
— Я тебе говорила? Мэри звонила мне пару дней назад, сказала, что они с Дугом едут на Гавайи, опять! Уже в четвертый раз! Я говорю: «Ты же уже там все видела. Зачем тебе надо туда ехать снова?» А она говорит: «В Гавайи никто не ездит потому, что “надо”. Туда ездят именно потому, что люди совершенно свободны».
Хелен подала мне чашку.
— И я сказала ей: это что же за логика такая? Если я свободна и мне не надо ехать на Гавайи — я не еду.
Вот я хочу съездить в Китай — и тоже не еду. — Хелен посмеялась сама над своей шуткой. — Ох уж эта моя дочь! — сказала она. — Ой, я не говорила? Она позвонила снова, уже поздно вечером, вчера, после десяти. — И Хелен замахала руками, чтобы показать, как была недовольна. — Чуть не до смерти меня напугала. Я говорю ей: «Что случилось? Кто-то заболел? Автомобильная авария? Дуг потерял работу?» А она говорит: «Нет, нет. Просто захотелось позвонить», — улыбнулась она. — Ну и как ты думаешь? Зачем она позвонила? Догадайся.
— Она хорошая дочь, — ' сказала я.
Хелен покачала головой:
— На этот раз она сказала, что звонит просто так. Просто так! Вот уж странная причина для звонка.
Хелен подлила мне еще чаю.
— Ну, конечно, это была не ее идея, то есть не совсем ее. По телевизору шла реклама телефонной компании, и там была дочь, которая звонила матери просто так. И я спросила: «Теперь ты решила позвонить мне просто так? Междугородним? Тогда не говори много, это слишком дорого». А Мэри ответила: «Ничего, после восьми вечера звонок уже дешевле». Так вот, я и сказала ей: «Не дай себя одурачить. Мало ли что они говорят по телевизору. Может быть, дешевле, только если ты говоришь быстрее. Кто знает, что они там задумали». А она говорит: «Ах, мамочка! Цена не имеет значения». «Вух! — сказала я тогда. — Как это — не имеет значения? Ты что, хочешь выбросить десять долларов? Ну раз так, то не отдавай их телефонной компании. Отправь их лучше мне».
Я представила себе, как Хелен препирается с дочерью, тратя деньги на спор о лишних тратах. Она вообще ничего не соображает.
— Потом мне все-таки удалось ее убедить, и она повесила трубку, — вздохнула Хелен. Затем, посмотрев на меня, широко улыбнулась и опять перешла на китайский. — Это потому, что она все еще слушается меня. Мэри знает, что ее мать по-прежнему права. — Она шумно отхлебнула чаю. — Ну что, а ты не разговаривала с Перл на этой неделе? Она тоже звонит и тратит деньги на междугородные переговоры?
Я понимала, что Хелен не ждет ответа. Она и так знала, что мы с дочерью не часто общаемся. Перл не звонит мне просто так. Конечно, она звонит, когда нужно предупредить, что она привезет Тессу и Клео, чтобы я за ними присмотрела. Или попросить, чтобы я привезла китайскую начинку для индейки на день Благодарения. Или вот, на прошлой неделе Перл позвонила, чтобы сказать, что она с мужем и детьми не смогут у меня переночевать. То есть не она сама позвонила, а Фил. Но я знаю, что это она его надоумила. И что слушала по другому телефону наш разговор.
— Перл живет не так далеко, — напомнила я Хелен.
— Сан-Хосе — это далеко, не согласилась она. — Это пятьдесят миль отсюда. Другой телефонный код города.
— Но это все равно не так уж и далеко.
Она все не унималась:
— Достаточно далеко! Тебе же приходится платить за каждую минуту разговора. И говорить долго тоже не можешь.
— А может, и не надо долго разговаривать, — ответила я. — Нам тоже. Вань Генри спит. — И я указала на ее уставшего мужа, который, широко раскрыв рот, спал на диване. — Пора мне домой, наверное.
— Генри, проснись! — крикнула Хелен. Она толкала мужа в плечо, пока не раскрылся один глаз под насупленной бровью. Потом ноги Генри медленно зашаркали по полу, по направлению к спальне.
— Ну вот, — сказала Хелен, как только муж ушел. — А у меня для тебя хорошие новости. — И она улыбнулась.
— Какие новости?
Она улыбалась. Она потягивала чай. Даже вытащила из рукава салфетку и высморкалась. Потом снова попила чаю и поулыбалась. Ну почему она из всего делает буддистскую церемонию?
— Тебе больше не придется прятаться.
— А я и не прячусь. Я вот она.
— Нет, нет. Ты всю свою жизнь пряталась. Но теперь ты можешь перестать.
Хелен вскочила с места и пошла за своей сумочкой, вернее, огромной сумищей, сунула в нее руку и стала что-то искать. Я видела, что она очень спешит. Она вынула и положила на стол апельсин, две упаковки с арахисом, которые дают на борту самолетов, зубочистки в ресторанной индивидуальной упаковке и второй кошелек, тот, что для грабителей. Потом Хелен перевернула сумку набок и вывалила из ее недр содержимое. Наверное, она собрала все это на случай внезапной войны — вдруг нам придется бежать в том, в чем вышли. Там были две короткие свечи, ее американские документы о принятии гражданства в пластиковой папке-файле, китайский паспорт сорокалетней давности, маленькое мыло в отельной упаковке, маленькое полотенце, по паре капроновых гольфов и новых трусов. И это еще не все. Там были ее травяные пилюли от живота «По Чай», микстура от кашля, саше с порошком тигровых костей от боли. И амулет с Богиней милосердия на случай, если весь остальной арсенал не сработает.
— Пу где же оно! — воскликнула Хелен, перебирая вещи снова и снова, пока не заглянула в боковой карман и не вытащила то, что так долго искала. Это было письмо, которое, если его развернуть, становится простым листом бумаги, а в свернутом виде превращается в конверт. Она помахала им в воздухе.
— Всё тут! — торжественно провозгласила Хелен, состроив горделивую мину. — Этот мужчина!
И тут я забеспокоилась за нее. В последнее время она вела себя как ненормальная. Стала все забывать, да и вообще странная какая-то. Может, то падение с крыльца два месяца назад не прошло для нее даром? То самое, из-за которого она считает, что скоро умрет.
— Как можно уместить мужчину в конверт? — осторожно спросила я.
— Что?
— Ты сказала, что у тебя в конверте мужчина.
— А! Да не говорила я этого. Я сказала, что там для тебя хорошие известия. И вот какие: тот мужчина умер. Бетти Вань из Гонконга рассказала мне об этом здесь, в письме. Она недавно ездила в Шанхай. Ну, ты помнишь ее, во время войны мы называли ее «Красотка Бетти». Хотя она больше не так красива, — засмеялась она. — А помнишь, какую швейную машинку я ей отдала? Она устроила себе хороший бизнес, и теперь у нее свой магазин одежды в Коулуне.
В последнее время мысли у Хелен скачут туда-сюда.
— У нее магазин ювелирных украшений, — напоминаю я. — В Коулуне, в галерее отеля «Амбасадор».