— Иногда я жалею, что женился на китаянке, — сказал Фил, когда узнал, что придется ехать в Сан-Франциско. Нам предстояло преодолеть сотню миль в оба конца, и путь грозил изрядно затянуться из-за пробок, которые обычно устраивают футбольные фанаты по выходным.
Хотя за пятнадцать лет супружеской жизни мой муж проникся нежной симпатией к теще, его все еще раздражали ее некоторые пожелания. И встреча с дальней родней определенно не входила в представление об идеальных выходных.
— А нам точно надо ехать? — рассеянно уточнил Фил, возясь с новой программой, которую загрузил на ноутбук. — Ага! — воскликнул он, адресуясь к экрану. И захлопал в ладоши.
Люди обычно находят моего мужа сдержанным и исполненным достоинства. Но сейчас сорокатрехлетний Фил с его седыми кудрями напоминал мальчика, играющего с корабликом.
Я сделала вид, что внимательно вчитываюсь в текст, который требовал доработки. Три месяца назад я устроилась речевым терапевтом в местный отдел народного образования. В целом работа мне нравилась, но в глубине души я беспокоилась, что, согласившись на нее, упустила возможность устроиться получше. Эту мысль вложила мне в голову мать. Стоило мне сообщить ей, что меня выбрали, отказав двум другим кандидатам, как она выдала: «Двум? Только два человека хотели заполучить эту должность?»
Фил поднял взгляд от монитора, и его лицо приняло озабоченное выражение. Я знала: он думает о моем «недомогании», как мы называли рассеянный склероз, который пока не лишал меня сил полностью, но заставлял быстро уставать.
— Это будут напряженные выходные, — сказал он. — К тому же мне казалось, что ты не выносишь своего кузена, этого Бао-Бао. А ведь туда приедет еще и Мэри. Боже, она невыносима!
— Хм.
— Может, отвертишься?
— Не-а.
Он вздохнул. На этом обсуждение закончилось. За годы брака мы научились аккуратно обходить тему моей семьи и моего долга по отношению к ней. Прежде это было самым большим камнем преткновения.
Раньше, когда мы только поженились, Фил говорил, что слепое чувство долга загоняет меня в постоянное ощущение страха и вины. Я же упрекала его в эгоизме и заявляла, что жизнь состоит не только из развлечений. А он говорил, что меня с помощью манипуляций вынуждают думать, будто я обязана посещать бесчисленные встречи, и что я поступаю с ним точно так же. Потом родился наш первый ребенок, Тесса, а год спустя мне поставили диагноз. Наши споры приобрели другой характер: мы больше не бросались в горячие философские дебаты из-за того, что наши представления о самых разных вещах так сильно различаются. Возможно, это произошло потому, что Фил стал ощущать свой долг перед дочерью, да и передо мной, пусть даже из-за состояния моего здоровья. И вопрос индивидуального выбора, являвшийся до той поры болезненным, но неизбежным бременем, как-то сам собой исчез — вместе с темами курения, употребления говядины и ношения украшений из слоновой кости.
Теперь мы спорим по незначительным, но более конкретным поводам. Например, обсуждая мои уступки просьбам Тессы посмотреть телевизор «еще полчаса», оставляем за скобками различия во взглядах на дисциплину и воспитание в целом. В конечном итоге мы почти всегда приходим к соглашению. Наверное, слишком быстро, но только потому, что результат наших мелких конфликтов, как правило, известен заранее.
Наша жизнь течет настолько ровно и гладко, насколько это вообще возможно. Иногда меня это даже беспокоит. Бывает, я скучаю по временам, когда Фил спорил со мной, а я отстаивала свою точку зрения. Тогда я могла убедить хотя бы себя в своей правоте. А теперь я и сама плохо понимаю, почему исправно продолжаю выполнять свои обязанности перед семьей. Постепенно долг по отношению к родне стал меня тяготить, но я никогда не признаюсь в этом Филу. Меня совершенно не радует встреча с Квонами, особенно с Мэри. А оказываясь рядом с матерью, я не могу отделаться от ощущения, что иду по минному полю.
Что бы ни стало причиной, чувство вины перед мужем или злость на саму себя, но я поступила следующим образом: дождалась дня накануне отъезда и только тогда сказала Филу, что нам придется заночевать у родни, чтобы проводить в последний путь тетушку Ду.
В тот ужасный уик-энд мы решили пораньше прибыть в город, чтобы заселиться в гостиницу и, возможно, сводить девочек в зоопарк. Накануне мы выдержали вежливый спор с моей матерью касательно того, где именно остановимся.
— Это очень любезно с вашей стороны, Уинни, — говорил Фил матери по телефону. — Но мы уже забронировали номер в гостинице.
Я слушала разговор на параллельной линии, радуясь, что предложила ему позвонить и объяснить ситуацию.
— В какой гостинице? — спросила мама.
— В «Трэвел «Лодж», — соврал Фил. На самом деле номер был в «Хаятт».
— Ай, там слишком дорого! Зачем вам такие траты? Погостите у меня, здесь полно комнат!
Фил попытался мягко отклонить приглашение:
— Нет, нет, в самом деле. Не стоит беспокоиться. Правда.
— Это кто тут беспокоится?! — насторожилась мама.
И вот Фил уже помогает дочерям расположиться в комнате, некогда принадлежавшей моему младшему брату. Они всегда жили в ней, когда мне или Филу приходилось уезжать на медицинские конференции. Вообще-то иногда мы только делали вид, что отправляемся на конференцию, а на самом деле возвращались домой и занимались делами, которые никак не могли закончить, пока рядом находились дети.
Фил решил, что восьмилетняя Тесса будет спать на односпальной кровати, а трехлетняя Клео — на раскладушке.
— Сейчас моя очередь спать на кровати, — объявляет Клео. — Так сказала ха-бу.
— Но, Клео… — И: пытается сопротивляться Тесса. — Тебе же нравится раскладушка.
— Ха-бу! — зовет Клео на помощь бабушку, — Ха-бу!
Мы с Филом занимаем мою девичью комнату, по-прежнему набитую старомодной мебелью. Я не была здесь со дня свадьбы. В ней ничего не изменилось со времен моей юности, если не считать нынешней стерильной чистоты. Та же двуспальная кровать на массивном каркасе и толстых ножках, тот же туалетный столик с круглым зеркалом и инкрустацией из дуба, ясеня, капа и перламутра. Забавно, но раньше я ненавидела этот предмет, а сейчас он кажется мне даже красивым, похожим на мебель в стиле ар-деко.
Интересно, отдаст мне мама столик, если я захочу его забрать?
Я замечаю, что мои старые китайские шлепанцы с дырками на месте больших пальцев аккуратно поставлены под кровать. Здесь ничего не выбрасывается: вдруг пригодится, пусть даже спустя двадцать лет. Тесса с Клео уже успели порыться в шкафу и распотрошить коробки с игрушками и прочим хламом. И теперь рядом с тапочками валяются кукольные платья, тиара со стразами и розовая пластмассовая шкатулка для украшений с надписью «Мои тайные сокровища» на крышке. Они даже снова повесили на двери немыслимую звездочку в голливудском стиле, которую я сама сделала в шестом классе, выложив на ней бусинами свое имя: «ПЕРЛ».
— Боже! — говорит Фил дурашливым тоном. — Это точно интереснее, чем номер в «Трэвел Лодж»!
Я шлепаю его по ноге. Он в свою очередь хлопает ладонью по не сочетающимся друг с другом полотенцам, лежащим на кровати. Эти полотенца — подарок от Квонов на самое первое Рождество после того, как наша семья переехала из Чайна-тауна в район Ричмонда. Значит, им уже тридцать лет.
В этот момент Тесса и Клео врываются в комнату, объявляя, что готовы идти в зоопарк. С ними пойдет Фил, а я отправлюсь в цветочную лавку «Дин Хо», чтобы помочь там с работой. Мама не то чтобы попросила меня об этом. Она просто сообщила напряженным тоном, что тетушка Хелен собирается уйти из магазина пораньше и подготовиться к торжественному ужину. И это несмотря на то, что в магазине столько дел и до похорон тетушки Ду остался всего один день! Потом она напомнила, что тетушка всегда очень гордилась мной. А в нашей семье признаться в том, что гордишься кем-то — почти то же самое, что для других признание в любви. И затем мама предложила мне зайти в магазин, чтобы выбрать красивый венок.