Я улыбнулась и покачала головой.
— Но все же я помню пару-другую слов. Мои глаза свидетельствуют, что вы китаец, но уши слышат иностранный выговор.
Мужчина снова рассмеялся.
— Боже ты мой! — воскликнул он на английском. Затем перешел на мандаринский и поблагодарил меня. А потом — раз! — и перескочил на кантонский, затем на какой-то племенной диалект и наконец — на японский.
— Ты меняешь языки, как граммофон пластинки! — сказала я.
— Ой! Так ты, наверное, шпион, — пошутила Хулань. — Правда, на кого шпионишь, непонятно.
Мужчина достал портмоне, вынул оттуда удостоверение и объяснил, что работает на Информационную службу США, помогая американским добровольцам и китайским военно-воздушным силам с переводом.
— Работа не очень сложная, — скромно заметил он. — Например, один из ваших пилотов хотел сказать «спасибо» американцам. И я посоветовал ему написать эти слова. — Он кивнул на плакат, растянутый на стене напротив нас.
— А что там написано? — спросила Хулань.
— «Ура, янки!»
— И что это значит? — поинтересовалась я.
И тогда этот мужчина, который был одновременно и китайцем, и американцем, посмотрел на меня и несколько секунд молчал, будто тщательно обдумывая ответ. Наконец он сказал:
— Это означает, что ты захвачен врасплох своим счастьем, настолько, что не можешь описать свои чувства простыми словами.
Когда он это произнес, я почувствовала, что он выразил самую суть моих желаний. Мне очень хотелось тоже когда-нибудь быть застигнутой врасплох своим счастьем.
Вдруг я осознала, что стою к нему слишком близко. Вокруг было чревычайно людно, и, попытавшись сделать шаг назад, к стене, я опять сломала злосчастный каблук, и новому знакомому пришлось поймать меня в объятия, чтобы я не упала на пол.
Так я познакомилась с Джимми Лю, да, с твоим отцом! Можешь себе представить? Я пошла искать школьную учительницу, сошедшую с ума от любви к американцам, и нашла американца, который полюбил меня.
Потом, много лет спустя, твой отец рассказывал своим американским друзьям:
— Я потерял голову от любви к этой женщине с самого начала. А Уинни потеряла только каблук. Но самое главное, что я успел ее подхватить.
Да, он был остроумен и весел, помнишь? С самого начала. И ведь он говорил чистую правду. Я не могу сказать, что полюбила его с самого начала. У меня даже в мыслях не было никакой романтики. Замужняя женщина, я старалась держаться подальше от неприятностей, а вовсе не искала приключений.
Хотя должна признаться, что с интересом наблюдала за Джимми Лю и за тем, как легко он общается с американцами. Когда эти огромные мужчины подошли к столу с угощениями, мы с Хулань подвинулись, освобождая им место. Но Джимми Лю без колебаний хлопал их по спинам и обращался к ним по именам:
— Привет, Смитти! Привет, Джонни! Привет, Хэнк!
Должна признаться и в том, что все больше и больше стыдилась своего наряда. Я надела простое коричневое платье с длинными рукавами, а потом еще и сняла туфли и стояла босиком, как деревенщина. Что американцы могли обо мне подумать! А вокруг меня было столько девушек в нарядных платьях с завитыми волосами и без следов несчастливого брака на лицах.
В тот вечер мне казалось, что все девушки подбегают к Джимми Лю, по пять или шесть сразу. Конечно, он был очень хорош собой, но не поощрял их так, как Вэнь Фу. Джимми привлекал их еще и тем, что мог им дать, — американское имя, чтобы представляться новым друзьям.
Джимми Лю всматривался в смеющееся лицо каждой девушки, словно пытаясь определить ее характер, и давал имя, которое лучше всего ей подходило. Большинству из них он давал легкопроизносимые имена: Донна, Дотти, Пэтти, Пегги, Салли, Сюзи, Мэгги, Мэтти, Джини, Джуди. Но если девушка вела себя нахально или капризно и требовала имя красивее или лучше, чем у подруг, он награждал ее именем, которое не сумел бы выговорить ни один китаец: Гретхен, Вера, Теодора.
— Это самое утонченное американское имя! — заверял он девицу, а потом оборачивался к нам и подмигивал.
— Ну а вы что? — спросил он нас наконец. — Вам тоже надо придумать американские имена.
Он спросил, как нас зовут на китайском, потом сощурил один глаз, ухмыльнулся и сделал вид, что смотрит в воображаемый фотоаппарат, чтобы запечатлеть то, что видит в одном слове.
Так Хулань стала Хелен. Джимми Лю сказал, что Хелен — очень элегантное имя, но я подумала, что он выбрал его из-за сходства с ее собственным, настоящим. А я стала Уинни, и Джимми Лю сказал, что это счастливое имя, ведь оно так похоже на английский глагол win — «выиграть». Оба имени он записал для нас на листке бумаге.
И тут нас нашли мужья. Джимми Лю пожал Вэнь Фу и Цзяго руки, приветствовав их на американский лад. Если он и разочаровался, узнав, что я замужем, то тогда этого не показал, хотя довольно быстро нашел способ дать мне понять, какого мнения о моем муже.
Цзяго его жена показала свое американское имя. Но, водя пальцем по бумаге, будто читая, медленно, по слогам произносила прежнее, китайское: «Хулань, Ху-лань».
— А твое как? — спросил меня Вэнь Фу.
— Уинни, — ответила я.
— Неплохо, неплохо, — произнес муж и повернулся к Джимми: — Раз уж ты так щедр сегодня, то как насчет имен для меня и моего друга?
Джимми и им придумал имена. Цзяго он назвал Джеком, пояснив:
— Как Джек Лондон. Американец, известный своими приключениями и непростой судьбой.
— Джок! Джок! — несколько раз повторил Цзяго. — Мне очень нравится это имя!
Не став поправлять его, Джимми Лю записал Цзяго новое имя как «Джок». Джимми всегда был очень вежлив и никого не ставил в неловкое положение.
Для Вэнь Фу Джимми предложил имя Виктор:
— Это счастливое имя для пилота, и оно созвучно новому имени вашей жены.
Но мой муж потребовал, чтобы его имя было выдающимся, необычнее и значительнее, чем у всех остальных.
— Может, имя кого-нибудь из современных героев? — предложил Джимми Лю.
— Еще более выдающееся, — ответил Вэнь Фу.
— Имя человека, навсегда изменившего историю?
— Именно! — воскликнул муж. — Это мне подойдет.
— Тогда отныне ты — Иуда. И я не знаком ни с кем, кого звали бы так же.
— И-ю-у-дэ, И-ю-у-дэ! — повторил Вэнь Фу, пробуя слово на вкус. — Хорошее имя! И на слух приятное.
Цзяго и Хулань с ним согласились.
Я прикусила губу, вспомнив, кому принадлежало это имя: уроки монахинь не прошли даром. Джимми, заметив, что я старательно сдерживаю смех, довольно ухмыльнулся, как мальчишка.
Он записал новое имя Вэнь Фу и сказал:
— Эта песня, которую сейчас поставили, называется «Лунная серенада», ее очень любят в Америке. Не будешь ли ты так добр и не разрешишь ли мне потанцевать с твоей женой?
И, не дав моему мужу возможности возразить, а мне — запротестовать, ведь я была босиком, он увлек меня за собой. Я сама не заметила, как закружилась в руках Джимми Лю, вдали от нахмурившегося Вэнь Фу, среди счастливых танцующих. Джимми был хорошим танцором, почти таким же, как Минь.
— Зачем ты дал ему такое имя? Это очень нехорошо! — шутливо пожурила я его. — Теперь он рассердится на меня.
Джимми засмеялся:
— У него что, нет чувства юмора?
— Только если шутит он сам.
— Ох, я поступил плохо! — стал сокрушаться Джимми.
— Просто ужасно, — согласилась я.
И тут он мне подмигнул. Я хлопнула его по плечу. Тогда он в танце откинул меня назад и засмеялся, и я засмеялась тоже. Это еще была не любовь, но уже опасно близко к ней. Потом Джимми аккуратно раскрутил меня в сторону, и передо мной предстало зрелище такое ужасное, что я лишилась слов.
Я увидела сумасшедшую учительницу в голубом платье — половина брови размазана по лицу, глаза полуприкрыты. Она, будто сомнамбула, двигалась в объятиях американского пилота, который, раскрутив, передал ее другому, и оба летчика рассмеялись. Новый партнер в свою очередь раскрутил учительницу и передал ее кому-то еще. Я не могла отвести от нее взгляд. История, рассказанная Хулань, внезапно обрела реальность. И страшнее всего, что в этой несчастной я увидела себя. Вот она, женщина, отрекшаяся от мужа и унизившая его, а теперь сама унизившаяся гораздо больше. И я ничем не лучше ее. Я позволила американцу насмехаться над моим мужем и теперь, босая, танцевала с этим шутником, позволяя вертеть собой как ему заблагорассудится!