- Насчет кастрюльного, - сказал человек в костюме, - выкинь из головы. Это у тебя головокружение от успехов. Деньги, Игоречек, портят человека. Логика мышления нарушается.
- Да ладно тебе! - Кожаный отодвинулся и высвободил плечо.
- Значит, так, - негромко сказал высокий мужчина, - завтра же все в зелень переведешь. Пока курс держится. Скоро вверх поползет. Так что все в баксы. Понял?
- За бугор качнешь? - спросил кожаный.
- Найдем, куда качнуть, - ответил ему высокий сухо. - И не надо лишних вопросов задавать. У меня и так голова от вопросов болит. Один господин Рогозин чего стоит.
Услышав знакомую фамилию, Кухтик повернулся и съехал ногой со ступеньки. Говорившие разом смолкли. Высокий человек пристально посмотрел на него. Уши Кухтика стали красными. Он бросил на землю недокуренную сигарету, неловко растер её подошвой и зашагал прочь.
Шагая вдоль молчаливой очереди, он чувствовал, что высокий и кожаный смотрят ему вслед. Но, может, это ему только казалось.
Кухтик ускорил шаги и быстро свернул за угол. Перед ним открылась главная лукичевская площадь. Посреди на каменном постаменте стоял лысый бронзовый человек. У подножия пьедестала на грязных деревянных ящиках сидели несколько старушек, разложив перед собой на таких же ящиках кучки каких-то тряпок и пучки зелени.
Кухтик остановился, посмотрел на памятник, на блеклое, с чередой облаков небо над головой бронзового человека и двинулся в обход площади. Пройдя мимо самого красивого в Лукичевске здания, он ещё раз свернул, миновал несколько улочек, прошагал вдоль длинного, похожего на барак магазина, где на дверях висел лист бумаги с надписью "Талоны за август отовариваются с 1 сентября", снова повернул и вышел к проходной кастрюльного завода.
У дверей проходной он увидел мужчину с красным лицом и большим портфелем в руке. Мужчина стоял, обратясь к распахнутым дверям проходной, и что-то громко кричал.
- Да пошли они все к едрене матери! - услышал Кухтик. - Так и передай! И пусть не звонят больше!
Из проходной ему ответил хриплый, неразборчивый голос.
- А я их в гробу видал! - выкрикнул краснолицый мужчина. - Мне за товар не платят, и я им платить не буду. Пусть хоть застрелятся!
Он взмахнул портфелем, плюнул на землю и, бормоча что-то себе под нос, направился в сторону Кухтика. "Пропади оно все пропадом!" - расслышал Кухтик.
Он подождал, пока краснолицый свернет в переулок, ещё немного постоял и пошел назад.
Возвратясь к дому, Кухтик поднялся по лестнице, стены которой были исцарапаны надписями, а лампочки на площадках вывернуты, отыскал в полутьме замочную скважину и открыл дверь.
Войдя, он остановился на пороге. Весь коридор, вплоть до дверей кухни, был заставлен листами фанеры. В конце коридора, прислонясь к стене, стоял Надькин отец.
- Во, погляди, малой, погляди! - сказал он и ткнул пальцем в фанерный лист. - Эт знаешь что?
Кухтик оглядел коридор и ничего не ответил.
- Эт, малой, зарплата моя. Агась! - Надькин отец сделал шаг от стены и пнул фанеру ногой. - Во чо деится!.. Пошел деньгу получать. Думал, суки, хоть в этот раз выдадут. А мне фанеру суют. Не хошь, говорят, не бери. Денег-то все одно не будет. Нету у их денег. Понял?
- Да-а-а, - протянул Кухтик, не зная, что сказать.
- Вот те и да... Докатилися, мать твою!.. - Надькин отец стоял посреди коридора, опустив руки. - Да на хрен мне эта фанера? Я её и так сопру сколько надо. А и не взять нельзя... Во жисть!
Кухтик шмыгнул носом, ещё раз поглядел на фанерные деньги и направился к дверям своей комнаты. У самых дверей Надькин отец нагнал его.
- Слышь, малой? А еще, покамест меня не было, знаешь, чо моя учудила? - Он оглянулся и перешел на шепот: - Взяла, дура, все эти ваучера наши и в этой - как ее? - в "Аномалии" на ихние бумажки обменяла. Говорит, по зиме мильен давать будут. Совсем сдурела... Ты-то свой ваучер ешо не пристроил?
- Нет, не пристроил, - ответил Кухтик.
Надькин отец снова оглянулся.
- Послушай, может, это... Может, у них там и впрямь чо дадут? А? Как думаешь?
Кухтик пожал плечами.
- Во жисть! - вздохнул Надькин отец. - Куды ни кинь, всюду клин!
Он крякнул и пошел обратно по коридору.
Переступив порог комнаты, Кухтик зажег свет, подошел к шаткому столу, за которым когда-то готовил уроки, сел, опустил плечи и подпер голову руками. За окном в темноте тоскливо шуршали листья. Он взял со стола лежавший там листок бумаги и рассеянно поглядел на него. На прямоугольном листке с тонкими разводами замысловатых линий была нарисована картинка белый дворец на берегу широкой реки - и стояла крупная надпись "10 000 рублей".
Кухтик держал в руках свою долю собственности страны.
Стоимость её равнялась стоимости двух пар ботинок.
* * *
- Подобная трактовка вопросов собственности, как мне представляется, связана с упрощенной конструктивистской интерпретацией общественного устройства, выхолащиванием основных понятий и приданием им субстантивного содержания, - закончил Колобок свою мысль.
Он прервался и посмотрел в окно, обрамленное шелковистыми шторами. За окном в размытом сером пространстве висела мелкая сетка дождя. Наступила осень.
Колобок вздохнул. На душе у него было муторно. Уже третий час, сидя в душном кабинете, он пытался объяснить президенту элементарные вещи.
- Стимулирование притока инвестиций... Либерализация внешнеэкономических связей... Варьирование ставок налогов на прибыль, перечислял он. - Финансовые и кредитно-денежные рычаги воздействия...
При каждом слове Большая Елка вздрагивал.
- Конечно, - продолжал Колобок, - если рассматривать ситуацию как результат активности индивидов, каждый из которых эмпирически устанавливает границы областей деятельности...
- Чи-и-иво? - произнес президент, часто заморгав.
Колобок решил излагать свои мысли в более доступной форме.
- Разумеется, - сказал он, - иногда в известном контексте можно выделить сегмент сложного и часто иерархически организованного целого как удобную модель для выяснения тех или иных свойств, оговорив границы сегмента. Но...
Елка замычал и охватил голову руками.
- Все, все!! - взмолился он. - Больше не надо!..
- Но ведь основная концепция классического либерализма... вознамерился было продолжить Колобок, однако, взглянув на Большую Елку, умолк.
- Послушай! Ты это... ты, понимаешь, того... Ты мне в другой раз объяснишь, - умоляюще произнес Елка.
- Да я, собственно... Я только хотел сказать, что пока хозяйство функционирует на административных принципах...
Президент опять схватился за голову.
- Все! Давай закончим! Нам же с тобой сегодня ещё на Толковище идти. Или не помнишь?
- Отнюдь, - сказал Колобок.
- Во, во! Ты им там про "отнюдь" и расскажешь. И насчет принципов растолкуешь. - Елка быстро встал с кресла. - А теперяча - ступай!.. Ступай, родной!
Колобок, вздохнув, поднялся и пошел к дверям.
Миновав лабиринт коридоров Большого дворца, он вошел в свой кабинет размером чуть меньше президентского, сел за стол и тупо уставился в дальний угол.
Дела шли скверно. Система реагировала не по правилам. Казалось бы, в стране, где почти совсем не осталось ни еды, ни полезных вещей, где уже не было дешевой нефти, чтобы продавать её соседям, где почти все деньги были истрачены на бессмысленные ракеты или пропали неизвестно куда, в такой стране жители не могли не понять, что теперь все зависит от них самих. Что никаким отнятием и поделением ничего не добьешься. (Да и отнимать и делить давно было нечего.)
Но жители не понимали. Они, казалось, все ещё надеялись, что произойдет чудо, которое им обещали из года в год все преж-ние Предводители. Поначалу они смотрели на Колобка с надеждой. Особенно после того, как Елка пообещал им, что тот все вы-правит за полгода. Потом стали раздражаться и обвинять его во всех бедах - прошлых и нынешних. Как будто это он выкачал всю нефть, растратил все деньги, съел всю еду и украл все полезные вещи.