Выбрать главу
В сердце дерзость. Жизни море Вскинет нас в своих волнах, И любовь, и жизнь, и горе Скроем мы в его цветах.
Горе выпадет на долю — Бури шум поможет нам Закалить страданьем волю, Но не пасть к его ногам.
Будем жить. Любовь? Чудесно! В бурю любится сильней. Ярче чувства, сердцу тесно Биться лишь в груди своей.
Так полюбим! Жизни море Вскинет нас в своих волнах, И любовь, и жизнь, и горе Скроем мы в его цветах.
Наслажденье мыслью смелой Понесем с собою в бой И удар рукой умелой Мы направим в строй гнилой.
Будем жить, страдать, смеяться, Будем мыслить, петь, любить. Бури вторят, ветры злятся… Славно, братцы, в бурю жить!
Ну-те ж в волны! Жизни море Вскинет нас в своих волнах. И любовь, и жизнь, и горе Скроем мы в его цветах.

В высоких сферах окончательно склоняются: водворить под гласный надзор полиции в Каинск[5]. И тамошнему воинскому начальнику Куйбышеву строго вменить постоянное иметь попечение о блудном сыне.

Иметь попечение… Много лет назад наставлял Владимир Яковлевич: «Помни, Воля, о декабристах». Ну как же! Были и они в малом тихом городке Каинске на старом Московском тракте. Принимал их в своем доме городничий Степанов. Радушно потчевал. Свои виды развивал о насаждении просвещения в сибирской глухомани. В записях декабриста Ивана Пущина тем беседам с городничим подтверждение и высокая похвала.

По пути на Сахалин Каинск навестил доктор Чехов, Антон Павлович. Не обошел вниманием его также Максим Горький. В «Климе Самгине» описал историю, в подробностях известную Валериану. О том, как самые толстые в империи каинские купцы отвалили крупную сумму ради того, чтобы выставить себя на всероссийское посмешище. Умаслили инженера Кокоша. Он смилостивился, отвел от Каинска грохочущую, сотрясающую основы чугунку. Транссибирская магистраль прошла в стороне. В двенадцати верстах южнее поднялся злой конкурент, центр купли-продажи Барабинск. Поначалу железнодорожная станция, потом и город.

В Барабинске все наискорые поезда останавливаются. Торговые люди выходят. Всякий груз выгружают. А что для Каинска предназначено — на подводы и по тракту тишком. Таким манером в серый апрельский день, чуть тронутый оттепелью, в каинскую почтовую контору прибыла посылка. Деревянный ящик, зашитый в коленкор. Из Киева. Куйбышеву, воинскому начальнику. Тут же явился господин Шеремет, уездный исправник. С поспешностью чрезвычайной посылку заарестовал.

В собственноручном описании исправника его превосходительству томскому губернатору:

«1 мая 1909 г.

…В порядке 1035-й и 258-й статей Установления уголовного судопроизводства мною произведена выемка посылки. По вскрытии в ней оказалась нелегальная литература в виде периодических местного и заграничного изданий Российской с.-д. партии. Кроме адреса, на обшивке посылки, на верхней и нижней крышках написано: «Валериану».

Ввиду означенных данных мною арестованы оба сына Куйбышева — Валериан и Анатолий Владимировы Куйбышевы…

Об изложенном доношу Вашему превосходительству, докладывая, что дело о Куйбышевых передано начальнику губернского жандармского управления 1 мая за № 313.

Присовокупляю: Уездный воинский начальник Куйбышев с марта месяца выехал в Петербург для лечения».

Снова беспокойство его превосходительству губернатору. На этот раз от полковника Романова. Однофамильца самодержца российского. Начальника томского жандармского управления.

«12 мая 1909 г. секретно.

На основании 21-й статьи о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия прошу распоряжения Вашего превосходительства о продлении ареста политическим арестантам Анатолию и Валериану К_у_й_б_ы_ш_е_в_ы_м, содержащимся в Каинском тюремном замке».

Губернатор препятствий для продолжения ареста но видит. Одно только надлежит изменить. Опасных заключенных побыстрее доставить в губернский центр. В политический корпус тюрьмы. Место надежное. Пусть себе сидят сколько понадобится.

G утра шестнадцатого мая адъютант губернского жандармского управления штабс-ротмистр Соболев в присутствии товарища прокурора томского суда Станевича приступает к допросу «нижепоименованного Куйбышева В. В.[6] в качестве обвиняемого».

В протокол № 5 вносится огорчительное:

«Виновным себя не признаю.

Посылка эта предназначалась не моему отцу, а мне, но кем именно она была отправлена, я не знаю. Думаю, что кто-нибудь из тех, с кем встречался в прошлом или кто слышал, что я привлекался к делу о государственном преступлении. Другими словами, личностью, осведомленной о моих оппозиционных убеждениях.

Ничего другого объяснять не намерен. Дальнейших показаний давать не желаю».

Чины особого корпуса жандармов щепетильно соблюдают этикет. Им ведомо, читать чужие, очень личные письма — занятие вовсе непристойное. Другое дело, если подлое занятие назвать «осмотр отобранного». Тогда штабс-ротмистр, с ним товарищ прокурора — вполне в рамках.

Места позавлекательнее копируют:

«Получила от тебя письмо, Валерьянушка, и была очень рада… Хотелось бы, конечно, более подробно написать тебе о переменах моей жизни, да бумаге не доверяю… Если бы ты дал хороший адрес для писем и посылок. Хорошо достать адрес и для Томска… Приструнь наших, пусть пишут. Ну пока прощай. Твоя Лена.

Киев. Высшие женские медицинские курсы. Тарасовская, 6. Елене Финн».

Обильная пища для жандармских размышлений. Семь писем одним почерком. За подписью Лена, Елена, Елена Финн. Фамилия Финн всегда жирно подчеркнута. Неотложное поручение киевской охранке: «Выяснить личность Елены Финн. Безусловно ее арестовать».

Запрос в Омск. Кто такая «Нюра»? От нее также письмо Валериану Куйбышеву.

Послание коллегам в Санкт-Петербург. Покорнейшая просьба допросить в качестве свидетеля подполковника Владимира Яковлевича Куйбышева, находящегося на излечении в одном из столичных госпиталей. Предложить ему осветить и личность «Александра». Три письма последнего прилагаются.

вернуться

5

Каинск — ныне город Куйбышев на реке Оми Новосибирской области.

вернуться

6

Анатолия Куйбышева в тот раз освободили из тюрьмы семнадцатого мая. Назавтра после допроса Валериана.