Ей, размышлявшей о самоубийстве, хладнокровно, как о чужом. Лишь бы не помешали. Но не могла. Не могла так предать свое дитя и свою любовь. И скрывалась за маской. Смотрела в надоевшие до черного исступления лица, фальшиво сопереживавшие, фальшиво пытавшиеся поддержать. Фальшивые во всем. Всегда. Ей хорошо это было видно со стороны. С другого берега. С того, где она еще надолго останется одна.
Одна, в компании с умным, но все же просто зверьком. Держаться, держать лицо, делать вид, что всерьез слушает то, что говорят. Приходить домой, в семью. Видеть, что никто не понимает, но делать вид, что все нормально. И при всем при этом стараться не зациклиться. Не сойти с ума. Нельзя концентрировать все свое внимание на ребенке — это не пойдет на пользу ни ей, ни ему. И не пытаться сражаться с безумным миром, сводящим и ее с ума. Пытающимся свести. Мир такой, какой есть. Она не исправит людей. Не изменит. Нужно жить. Невзирая ни на что.
И стараться не приходить сюда слишком часто и удерживаться от желания принести цветы. Не нужно. Она достаточно хорошо знала Като. Цветы, могила, надгробие. Они не для мертвых, они для живых. Самообман. Самоуспокоение. Для живых. Чтобы уверовать в то, что и после их смерти на их могилу будут приходить те, кто их любил. Она приходила сюда не к Като. Она приходила ради себя. Чтобы успокоиться, справиться с эмоциями. И все пыталась попрощаться навсегда. Но никак не выходило.
— Ино-сан.
Маска мгновенно вернулась на лицо. Дремлющий на плече фенек недовольно фыркнул в сторону неожиданно появившегося синоби. Она повернулась к гостю. Никакого желания говорить с ним у нее не было. Но стоит быть вежливой, нужно быть вежливой.
— Юшенг-сан, — обозначить поклон.
Лицо тюнина было отстраненным и спокойным. Подойдя ближе, он остановился в нескольких метрах, посмотрев на безымянную могилу. На миг красивое лицо исказило презрение.
— Как это по-человечески.
Ино промолчала. Презрение к своему мужу на чужих лицах стало для нее почти привычным.
— Почему вы не носите цветы, Ино-сан? Боитесь?
Фенек на плече ощерился, скаля клыки, подсознательно или осознанно выражая потаенные желания хозяйки.
— Ему не нужны цветы. Я хожу сюда не для него, а для себя.
Юшенг удивился, а затем выразил понимание.
— Простите, я не понял этого сразу и не должен был судить вас, — он немного смутился, убрав руки в карманы. — Дело в моем дяде. Он учил меня. И погиб на миссии несколько лет назад. Ему не поставили могилу. Думаю, вы понимаете, почему…
Настал черед Ино удивляться. Презрение. Оно было обращено не на Като, а на тех, кто оставил могилу безымянной.
— Не стоит извинений.
Тюнин понятливо кивнул:
— Подозреваю, моя бестактность была мелочью в сравнении с тем, что вам приходится слушать ежедневно. Я несколько прямолинеен, Ино-сан, если собеседник мне симпатичен.
Ино сощурилась. Тех, кто пытался втереться ей в доверие, за последнее время было немало. Юшенг, не замечая ее реакции, подошел к надгробию и выложил на него монету.
— Я встречался с ним однажды. Мельком, мы даже не разговаривали. Он получил миссию и сразу исчез. Миссия была непростой, но он отлично справился. Не буду вдаваться в подробности, но мы тогда поспорили с одним из моих братьев. Я выиграл. Символичная игра с символичным выигрышем. Выиграл пару монет, но почему бы не оставить объекту спора его законную долю от выигрыша?
Девушка, посмотрев на потертую монету, перевела взгляд на собеседника.
— И вы специально пришли именно сейчас, чтобы положить монету у меня на глазах?
Юшенг пожал плечами:
— Вообще-то, я не знал, есть ли вообще в Конохе его могила. И не знал, у кого спросить. Но в одном вы правы, Ино-сан, я шел к вам.
Со стороны арены раздался удар гонга. Сегодня пройдет третий этап экзамена.
— Вы собираетесь пойти на экзамен, Ино-сан?
Ино с некоторым усилием расслабила лицо, чтобы ответ выглядел отстраненно.
— Этого не было в моих планах.
Юшенг чуть улыбнулся.
— Тогда, если у вас нет срочных дел, все же позвольте проводить вас на арену для совместного посещения третьего этапа.