Нагато покачал головой:
— Я не понимаю вас, и не хочу понимать. Да, знаю, что эти традиции создавались годами, что вы объясняете их для самих себя необходимость защищать себя и свой дом. Но в новом мире, который мы построим, они будут неуместны, Эй. Ведь ты помнишь то облегчение, что испытывал, когда узнавал, что твои дети — будущие синоби. У Райкаге иначе и быть не может, верно? Но почему ты тогда не задумывался над тем, каково приходится другим? Почему не думал о тех, кто вынужден был избавляться от собственных детей, чтобы просто не навлечь на себя позора? Почему ты не замечаешь, как лицемерно все то, что вы делаете? Не замечаешь, как сильно расходятся ваши слова с вашими действиями порой? Не желаешь вспоминать о предшественниках Би, которые не смогли справиться? Почему не желаешь вспоминать о них?
Лидер рассвета вздохнул, будто разочарованный. А затем продолжил.
— А сейчас ты был ослеплен. Ослеплен ненавистью, ослеплен болью от потери сына. Да, Джокер — зло. И я хотел держать его подле себя, чтобы уничтожить сразу, как получу необходимую мне силу. К нему я не буду снисходителен, как ко всем остальным. Он не заслужил ни прощения, ни сожаления. Худшее, что создавал Орден для войны с нами. И он не сможет получить своего воздаяния. Это несправедливо. Но он будет последним подобным существом. Мы вместе искореним несправедливость. Больше никаких жертв, Эй. Я знаю, как у вас выбирают Джинчурики. Знаю все. И я разделяю твою боль, Эй. Все изменится. Все будет хорошо.
Нагато отошел от Райкаге и двинулся к Тсучикаге.
— Оноки.
Узумаки подошел к старику и присел, чтобы сравняться глазами со стариком.
— Самый старый из нас. Самый опытный, в каком-то смысле. Но я вижу твои страхи, Оноки. Ты все время боялся не оправдать ожиданий, ожиданий своего деда, своего учителя, своего ученика. Всей деревни, совета, кланов. Пугливый мальчишка, доросший до седых волос. Ты научился быть сильным синоби, научился побеждать в боях, но не научился править. Ты постоянно сбрасываешь решение важных вопросов на других, выслушиваешь тысячи советов. Нерешительный и потому медлительный. И ты медлил, даже сегодня, принимая решение, до последнего пытаясь просто сохранить нейтралитет. Надеялся пересидеть войну? Надеялся, что она тебя не заденет? Нет, Оноки, так не бывает, и ты это отлично знаешь. За твою нерешительность заплатила эта девочка.
Нагато чуть качнул головой, его лицо выразило грусть.
— Еще одна бессмысленная жертва. Она защитила тебя ценой своей жизни. Возможно, она и не собиралась умирать, надеялась на свои навыки и силу, на свою живучесть. Но ничто из этого ей не помогло, да? Признаться — я презираю тебя. Твое нынешнее положение — не твоя заслуга, старик. Тебе всего лишь повезло, повезло с самого рождения. Понимаешь? Я уважаю Мэй, готовую предать нас всех, синоби, чтобы позволить Ордену нас уничтожить. Но она проделала долгий путь, не раз делая практически невозможное. Она сделала все для своей победы, и потому я ее уважаю. Я даже уважаю Эя, потому что он прошел жесткую процедуру отбора, отсеивающую слабых и недостойных. Вероятно, я буду уважать Инахо, сумевшего пройти путь от молодого гэнина Конохи до Казекаге за столь короткий срок. Сомневаюсь, что кто-то открывал перед ним все двери и расстилал ковровую дорожку. Я уважаю Курохая. Но не тебя.
Нагато поднялся, сделав шаг назад.
— Но я милосерден, Оноки, и я не позволю себе предубеждения. Поэтому я позволю тебе стать на равных, вместе с остальными, вестниками нашего нового мира. Я позволю тебе обрести решимость, которой тебе всегда так не хватало. Считай это своим предназначением, старик. Считай, что тебе всегда не хватало решимости именно потому, что у тебя не было достойной цели. Цели, ради которой можно жить и за которую можно умереть. Я позволю тебе достойно закончить твою жизнь. Все будет хорошо.