В это светлое время, ни один из моих братьев не стал говорить со мной. Я хотел рассказать кому-то о том, что происходит. Она была совсем другая, она не давит нас просто так. Наверное, те, кого она раздавила, напугали ее, или сделали что-то плохое. Она бы не стала давить просто так, наслаждаясь видом наших кишок размазанных по краям, или по низу. Я собрал еды, пошел домой, и ждал. Она снова пришла. И мы снова смотрели друг на друга. Я смотрел на нее и думал, что не хочу, что б она уходила, что хочу, что б она всегда была здесь, и смотрела на меня. Но она снова ушла. И снова стало темно.
Так продолжалось тысячи, нет, миллионы темных времен. Она приходила, а потом уходила. А мне оставалось лишь ждать, когда она будет здесь, и мы сможем смотреть друг на друга.
Иногда, были темные времена, без нее. Тогда я очень тосковал. Я думаю, что это называется так. Мои братья окончательно перестали со мной говорить. Я больше не нравился никому из них. И ни один из них не нравился мне. Ни один из них не был для меня таким желанным как еда, или она.
В светлое время я вылазил совсем ненадолго, только пополнить запасы еды. все остальное время, я был у себя, и ждал темного времени. Мне даже не хотелось бегать.
Один раз, когда она зашла в светлое время, я осмелился вылезти. Как же я был счастлив, видеть ее. Она не смотрела на меня в светлое время. Разве что мельком, но не останавливая на мне взгляд. Будто не замечала, но это было не важно. Она смотрела на меня в темное время, а в светлое я мог наблюдать за ней. Иногда, она проводила в наших краях много времени, снимая свой панцирь, и обливаясь водой. Ее панцирь тоже был совсем не такой как у меня, он был очень тонким и мягким и иногда менял цвет. Если существовал кто-то больше огромных, то ей точно нельзя было с ним встречаться, с таким панцирем у нее не было шансов. Я бы отдал ей свой, но он был намного меньше чем она.
Однажды она не пришла в темное время, а потом не пришла и в светлое. Я ждал, но в темное ее снова не было. Затем в следующее светлое. Все наши веселились, как никогда, никто не прятался. А я очень тосковал. Не хотелось даже есть. Тогда я понял, что она даже лучше еды, не просто лучше, а лучше в миллион, нет, в тысячу раз. Затем снова наступило темное, но ее не было. В светлое время, она появилась, зашла в наш край совсем ненадолго и снова ушла, даже не глянув, на мой дом, не то, что на меня.
Но я знал, что в темное она придет и посмотрит, я залез на верх и стал ждать.
Я ее не дождался, ко мне приполз один из братьев. Я может и обрадовался бы тому, что хоть кто-то из них перестал меня не замечать, но он пришел не вовремя, я был очень занят, она могла появиться в любое время. Я хотел прогнать его, но он принес мне еды, а так как я уже некоторое время не вылазил, то был этому рад. Он начал спрашивать меня, что со мной. Почему я не бегаю, почему не говорю с братьями, почему даже есть стал намного меньше. Я рассказал ему о ней все, что думал все это время. Я говорил очень быстро, стараясь скорее закончить. Ведь она вот-вот придет. Он слушал меня внимательно, а потом сказал, что хочет ее увидеть, как вижу ее я, с верху моего дома. Сказал, что если она и вправду другая, то и его она не раздавит.
Я разозлился. Она была и вправду другая, мне не нужно было это проверять, я это знал. Да и с чего он взял, что она будет смотреть на него. А вдруг она будет смотреть на него, и больше не будет смотреть на меня? Я сказал, что не позволю ему, что он должен уйти прямо сейчас. Он сказал, что не уйдет. Я почуял ее, и услышал ее шаги. Она приближалась, а он не уходил. Выхода не было. Я не мог позволить ему забрать ее у меня. Как только стало светло, я скинул его с края и он полетел вниз, а я помчался наверх. Она не посмотрела на меня. Она увидела его рядом с блестящей штукой, выпускающей воду. Он запаниковал, и побежал вниз, прямо туда куда стекала вода, и вода закружила его, унося в темные круглые отверстия, из которых иногда очень скверно пахло. Мы с ней наблюдали за этим всем. А потом она посмотрела на меня. Мы смотрели друг на друга очень долго в этот раз. А потом она снова ушла. И снова стало темно.
Все братья отказались от меня. Я знал, что на этот раз, это навсегда. Что больше ни один из них, никогда не придет ко мне. Мне не было жаль. Ведь она не перестанет приходить, а это намного важнее.
Я жил так миллион, нет, тысячу лет.
Но случилось то, что случилось. Братья мне больше не сообщали, когда она уходила, поэтому, в светлое время я выходил за едой, очень рискуя. Она, конечно же, не раздавила бы меня, если бы увидела, но я много раз видел, как огромные давили нас, просто не замечая. После такого можно было выжить, благодаря нашим панцирям. Но все же, на личном опыте проверять не хотелось. Я мало бегал с нашей с ней первой встречи. Но сейчас мне этого захотелось, и я побежал, я бежал и бежал. И совсем не заметил, что нет никого из наших. Если бы я заметил, я бы понял, что это значит, что она в краях. Но я не заметил, я просто бежал. Почти так же быстро, как и раньше. И тут она появилась. Я совсем забыл, какие огромные - огромные. Я совсем забыл, что она одна из них. Я просто бежал и радовался, что я не просто бегу, а бегу так близко к ней. Но на этот раз, она не испугалась, не замерла, не ждала меня увидеть, не смотрела на меня, как я смотрел на нее. Она вдруг стала такой же огромной, как и все остальные. Замахиваясь своей лапищей, и нанося мне первый удар. Самый первый удар в моей жизни. Мне было бы очень больно, если бы это был кто-то другой. Но это была она, от этого было больнее в миллион, нет, в тысячу раз. Она ударила снова, а потом еще раз, выбивая из меня последние остатки жизни. Я был еще капельку жив, когда она исчезла, я знал, что уже не смогу выжить. Она раздавила меня. У меня оставалось совсем немного времени. Я вспоминал, как мы смотрели друг на друга, и радовался, что меня раздавила она. Я очень надеюсь, что нет никого больше огромных, ведь у нее такой мягкий панцирь. А мне бы очень не хотелось, что бы ее раздавили. Я бы хотел, что бы она жила миллион, нет, тысячу лет.