— Илья? — рыкнул Макаров на старшего сына.
— Мы проспали, пап, — вяло признался первенец. — Вчера в гости ходили. Потом Тоне пришло в голову прогуляться, — тяжело вздохнул он. — Я к клинике подъехал за пять минут до начала приема. Дуську в глаза не видел.
Отец кивнул, принимая ответ, и сердито глянул на Никиту.
— А ты?
— Я ее около клиники высадил, пока машину во дворе ставил, наша красотка уже учесала к парку. И как она на таких огромных каблучищах передвигается? Ума не приложу…
— Ладно, проехали, — мотнул башкой отец и потянулся к стопке лежавших на столе историй болезни. Это означало только одно — на сегодня разговор о строптивой Дуське закончен.
— Ты осматривал Карташову, Илья? — поинтересовался Макаров, придирчиво изучая результаты анализов.
— Щитовидка почти не справляется. ТТГ зашкаливает. Гормоны назначил…
И пока отец и брат обсуждали новую пациентку и ее болячки, Никита взял со стола подготовленную заранее выписку и с умным видом уставился в нее. Но строчки будто слились в единое целое, а затем исчезли полностью. Никита вновь оказался в придорожном мотеле и опять ругался с Янкой.
«Вот же стерва, — поморщился он. — Ишь надумала заявить такое!» — рыкнул он мысленно, пытаясь взять себя в руки. И вновь оказался в небольшом гостиничном номере, где сквозь тонкую гардинку виднелась трасса и снующие по ней машины. Янка, рыжая ведьма, развалилась на кровати. И Никита снова почувствовал, как вокруг него сжимается ее плоть. Мерные удары, ласки, все вперемешку. Руки, зубы, неистовые поцелуи и нежное, чуть слышное касание пальцев. До сегодняшнего дня Никита Макаров мог с уверенностью заявить, что лучшей любовницы у него отродясь не было. И угораздило ж спросить про Дуську и ее новую работу! И Яна, ласковой кошечкой дремавшая у него на плече, тут же взвилась неистовой фурией.
— Ты! — ткнула пальцем в грудь. — Когда ты вообще от сестры отстанешь? Дай ей жить спокойно! Вы все! Семейка вурдалаков! Жизнь Еве поломали! Это ж надо, — запричитала Янка, — у самой красивой девчонки в классе до сих пор даже завалящего кавалера нет. Братья-идиоты распугали всех хороших пацанов…
— Да что ты понимаешь? — вскинулся Никитос. — Мы ее защищаем…
— От кого? От чего? От нормальной жизни? — подскочила Янка. Забегала по номеру одеваясь. — Ничего тебе не скажу, Макаров, — собирая огненные кудри в узел, прорычала она недобро. — Даже не спрашивай!
— Я и так узнаю, — рыкнул он, подрываясь с кровати. Глянул на часы и присвистнул.
— Да я не сомневаюсь! И Ева знает, что вы за ней следите! Все соседские бабки на вашем с папашей довольствии. Не дай бог приведет кого в дом! Так сразу ты или Илья, или все втроем прибегаете. Не дай бог девчонка в свои двадцать два с кем-нибудь поцелуется или пообжимается! Ты ж в муку смелешь того идиота, кто на нашу Еву покусится…
— Оставь мою сестру в покое, — рявкнул он, не сдержавшись. — Не твое дело! Дуська… Она не такая, как вы с Милкой. Не понимаю, почему она с вами, шаболдами, дружит…
— Зато я все поняла, — внезапно остановившись, холодно кивнула Яна и, хлопнув дверью, закрылась в санузле. Никита чувствовал, как внутри закипает злость. Хотелось скрутить поганого Дуськиного адвоката и трусить, пока не поумнеет. Это ж надо такое ляпнуть? Он подошел к окну и уставился на никогда не пустовавшую трассу. Засмотрелся на летящую на огромной скорости кавалькаду с мигалками.
«Кто? Куда?» — пронеслось в голове. Он не сразу расслышал, как открылась дверь туалета и Яна строгой павой выплыла в комнату. Надела сапоги и пальто, процедила негромко:
— Прощай, Макаров!
— Что? Куда? — не понял он. — Давай я тебя отвезу!
— Такси уже приехало, — спокойно оповестила она. — Не трудись. И больше мне не звони, пожалуйста, — с видом оскорбленной добродетели заметила она. Дверь распахнулась, выпуская Дуськину подружку, и тут же закрылась.
— Какие мы нежные! — фыркнул, скривившись, Никита. — Да таких, как ты, у меня по сто штук в каждой бочке…
Он подошел к окну и застыл, наблюдая, как высокая статная Янка, откинув на зеленое пальто рыжие волосы, неторопливо шествует к стоявшему поодаль такси, как провожают ее дальнобойщики восхищенными взглядами.
— Фифа гордая, — отмахнулся Никита. — Сама спишь с кем попало, и моей сестре такой же судьбы млятской желаешь, — поморщился он.