— Кыш отсюда, — приказал я, и, небрежно отмахнувшись «мол, мне это и не нужно», грабля уползла под дверной проем.
Нет уж, это мы предпочитаем делать без зрителей.
Парочка трахалась. Девчонка сидела сверху и ритмично двигалась, закрыв глаза, откинув голову и сочно постанывая. Невидимые глаза, не замеченные ни любовниками, ни этой тупой ручищей, облетели комнату несколько раз, выбирая лучший ракурс. Его мышка скрытная, она может пройти через любые стены.
Девчонка снова застонала, не прекращая усердно двигаться, явно желая доставить этому щенку побольше удовольствия. Его пальцы впивались ей в кожу, ее бедра со шлепками бились о него — так отдаются только, когда любят. Хах. Нашла, кого любить. И почему такие сучки не понимают, кого нужно любить?
Гончая ненавидел такие сцены — даже собаки рядом рычали, выражая его злость. Но все равно ничего не мог с собой поделать — и смотрел. Они наполняли его яростью, и эту ярость потом надо было куда-то выплескивать — лучше всего на ее виновников.
Собаки опять зарычали, улавливая его чувства. Как же он злился на этого Павловского. Злился, что щенок присвоил себе Люберецкую, пока не увидел эту девчонку, эти большие серые глаза — и в голове будто что-то переключило. Она была круче. В десятки раз. В ней было то, что в женских глазах он видел лишь однажды — ранимость и сила одновременно. Это до безумия заводило и словно против воли заставляло вспоминать.
Была в его жизни одна такая красивая стерва, росла в соседнем дворе и точно бы выбралась из трущоб рано или поздно, если бы понимала, кого нужно любить. Она же трахалась на заброшке с каким-то мусором из местной банды — тоже сладко постанывала и закрывала глаза. Тогда Гончая впервые спустил собаку и убил спешившего на очередное свидание отброса. А после с каплями крови на руках пришел к ней на ту же заброшку — показал, что он лучше, что сильнее. А та сучка назвала его ублюдком, как и все в трущобах, как его собственная мать — а затем побежала, думая, что сможет уйти.
Тогда он спустил собаку во второй раз. Это было легко — остановить ее. Навсегда.
С тех пор он много раз вспоминал растерзанное собакой тело со следами укусов повсюду: на руках, ногах, лице, груди. Одежда вся порвалась в клочья. Почти обнаженная она лежала перед ним в луже собственной крови — и больше не была красивой. Стоило ли называть ублюдком его? Стоило ли считать ничтожеством?
В комнате, за которой он наблюдал, повисла тишина — с губ девчонки сорвался последний стон, и всем телом она упала на любовника и прижалась к нему. Павловский обнял и что-то зашептал ей на ухо, а она, засмеявшись, еще крепче прильнула к нему.
Рядом раздалось рычание, и Гончая поморщился — ничего хуже он еще не видел. Но тогда у него была только одна собака — а теперь их много.
Я остановился у зеркала, оценивая получившийся вид. Черные брюки, черная рубашка и белый галстук — все вместе смотрелось достойно.
— Что-то немного бесноватого в этом есть, — заметила Уля, сидевшая за моей спиной на кровати и с улыбкой наблюдавшая за мной.
Отлично, мессиру Павловскому нужен собственный стиль. Отец вон вообще ходил только в черном — мне же хотелось добавить и светлую полосу. Самое то для пафосного светского мероприятия, куда мы с Глебом собирались в компании одного мажора, который на днях пришел ко мне с щекотливой просьбой — точнее, с деловым предложением.
Если коротко, не так давно Алексея Вяземского отравили на одном аристократическом приеме. Ярик, конечно же, заранее ничего определить не смог, так что траванулись они вместе — не сильно, но весьма досадно. В итоге следующие несколько дней наш мажор, нацелившийся на принцессу, провел на личном троне. Самое ироничное, что и папа его посчитал наказание вполне справедливым.
Рисковать своим здоровьем Алекс больше не рвался, на папу и семейного колдуна не рассчитывал, на Ярика тоже, и воспылал идеей возложить эту почетную миссию на меня. Фактически он предложил мне стать для него тем же, кем я был для Глеба, на что последний его и надоумил.
С друзей денег я обычно не беру — поэтому согласился брать процент от будущих прибылей из будущих бизнесов, в которые будущий князь собирался залазить. Только зная его умение вести дела — а я прекрасно помнил, что с ним сделали близняшки, — я поставил условие: подписывать документы, особенно финансовые, он будет исключительно со мной. На это Алекс охотно согласился и даже неосмотрительно брякнул, что он теперь еще больше мой должник — это я тоже запомнил.