— Там можно каждый день пить парное молоко. Клигис не скупится, а молодому парню нельзя быть таким тощим.
Я усмехнулся, но почувствовал себя задетым. А молодой женщине можно быть такой бочкой? Лицо круглое, вся, как печка. Ах, я совсем не понял эту добродушную, душевную женщину, я с самого начала был слишком строптивым, чувствительным к уколам со стороны, гримасам, дружеским ухмылкам. Тонкая кожица самолюбия! Зента была освежающе теплой, как дыхание осиновой рощи в полуденный зной. Школьный диплом, она училась в Екабпилсском (местные зовут его не городом, а местечком) коммерческом училище, магазинная брошка на блузке, красивые модные туфли, которые она поспешила надеть ради нас, — все это было только внешнее, она могла выйти из глухой старины в холстинном облачении и сказать: я женщина сельская, прими привет мой, смешной костлявый горожанин.
Сначала мы шли вдоль реки. За омутом, где мы купались, взобрались на высокий берег и свернули в лес. Дорога была извилистая и такая узкая, что еле разминутся две телеги. Вокруг сосны, и бодрящий смолистый воздух наполнял мои больные легкие. Я дышал глубоко, ублаженно. Придис рассказал, что леса здесь всякие: сырой осинник, смешанный, чистые сосновые боры. Старые еловые пущи, те больше к Сауке.
— Тут такие подходящие места! — восторженно сказал он.
А я так и не понял, что он понимает под «подходящими местами».
Придису-то все было ясно, он бы чрезвычайно удивился, начни я приставать с назойливыми расспросами об очевидных вещах. Это лес, который он знал, как свой дом родной, это работа в поле, которую он делал с удовольствием, забывая про весь остальной мир, от всего остального отворачиваясь. Из леса его, по несчастью, изгнали, а поля, даже крошечного клочка, у него никогда не было. Я знал, что, работая на чужом поле, он всегда тосковал по своему. Быть хозяином — сам себе работник и указчик; слышать, как у твоего плеча тихонько ржет гнедой, по воскресеньям запрягать этого гнедого в рессорную коляску и ехать в церковь. Набожности в Придисе не было никакой, но будь он хозяином да будь у него своя запряжка, так уж он бы непременно и за кучера служил. Что ни воскресенье, так в церковь. «Шесть дней делай, и сотворивши вся дела твоя, в день же седьмый суббота господу богу твоему». Только господом этим был бы Придис сам себе. Порой он подумывал, не пойти ли в примаки. Хозяева здесь были некрупные, бедноватые, никто не откажется выдать дочку за работящего, хоть и голого парня. Но хозяйств с единственной дочкой-наследницей было не так уж много. Да и еще была одна помеха, тут я чуял что-то, а сам он не говорил. Так Придис и оставался кочевым работником, все вздыхающим «по своему углу, своему клочку земли».
Вот и сейчас, когда мы шли по лесной дороге, он просто принюхивался к нивам, находившимся где-то за сосновой и еловой чащей, принюхивался к запаху вспаханной земли, коровьего хлева, жаркого пота жнецов… И совсем иные мысли крутились у меня в голове. А вдруг это заколдованный сказочный бор и наша дорога приведет в древний королевский дворец? После долгого пути мы увидим деревянные башни, высящиеся над вершинами деревьев, стена леса расступится, открыв сочные луга, где пасутся пестрые коровы с черными пятнами (но почему коровы и почему именно чернопестрые?), высокий частокол ограждает жилые строения — такие я видал на театральных декорациях, — солнце заиграет на крытых соломой крышах и вощаных окнах. Нас встретят добродушный, обутый в постолы король и седобородый жрец с украшенным янтарем жезлом. С башни донесется нежный голос, поющий под звучание гуслей о героях и их славных деяниях. Певица эта — дочь самого короля. Такая привлекательная и возвышенная… В воспоминаниях моих вновь всплыла та девушка, знакомая Придиса, которая всю ночь гуляла с оравой из СД. Что-то острое, противоречивое врезалось в мою душу…
Собачий лай дал знать, что мы приближаемся к «Клигисам».
Первое, что я увидел, это была действительно соломенная крыша, но она была не золотистая, а серая, местами замшелая. Коровник вместительный, но уже покосившийся, готовый завалиться, точно накренившаяся лодка. Такие же просторные, но старые, вконец запущенные были все прочие строения, включая жилой дом. А вместо нежного пения нас сопровождал лай сердитого пса. Усадьба напоминала разрезанное вдоль яйцо: закинутый в лес небольшой взгорок, по которому проходит дорога с тупого конца к острому. Мы вышли в тупом конце, где находились строения. Поля по обе стороны дороги спускались к сырой луговине, которая полосой лежала между лесом и полями и медленно зарастала кустарником.