– Да это фильм ужасов какой-то, – сказал майор.
Лиза только морщилась – вид смерти отталкивал ее. Фомкин оглянулся на подчиненную.
– Чего морщишься? – спросил майор. – В морг-то небось, когда училась, как в кафе ходила, а?
– И всегда мерзко было.
– Все там будем, а? – кивнул он видавшему виды фотографу.
– Точно, Иваныч, с этим не поспоришь, – в ответ кивнул тот. – Видать, ненавидел он этого кукольника, а? Я про убийцу.
– А может, ритуальное было убийство? – предположила Лиза. – Если тут колдуны жили?
Фомкин пожал плечами:
– Да поверь мне: просто застрелили.
– Сюда бы спеца какого привезти, – предположила Лиза.
Мужчины переглянулись.
– Поддерживаю, – кивнул фотограф Вениамин Поляков.
– Какого еще спеца? – поинтересовался майор.
– По резьбе на фасаде.
– По этим каракулям?
– Да, по каракулям, Федор Иванович.
Поляков вновь кивнул:
– Этот фасад – целое письмо, Иваныч. Уж поверь на слово. Я не знаю, что тут к чему в деталях, но вся эта старинная резьба – она «живая», «говорящая».
– Возможно, резьба на фасаде может пролить свет и на само убийство, – добавила лейтенант.
– И каким это образом?
– А я пока не знаю. Но мы для того и здесь, разве нет?
– Так, вот что, Сорокина. Иди погуляй, поищи.
Девушка с вызовом поморщилась:
– И что именно мне поискать?
– Третий труп.
– А-а, я так и думала. А если найду?
– Сразу беги ко мне.
Фотограф подмигнул девушке: мол, терпи, молодежь. Старики развлекаются.
– В мастерскую загляните, – посоветовал фотограф.
Дом был буквально напичкан куклами. Самым интересным местом в этой обители была, конечно, мастерская. Лиза в ней провела добрых полчаса. Ходила по периметру, трогала куклы.
А еще сыскари отыскали склад готовых кукол. Старые, некондиция, заготовки. Опытный следователь Федор Иванович обнаружил в этой комнате настоящую засаду: дернешь шнурок – и проваливаешься вниз, в подпол. Он чуть и не провалился. Выматерился так, что крыша избы задрожала. Вся опергруппа собралась у порога, освещая фонариками темный подвал. Оттуда пахнуло могильной сыростью. Затем нашли лестницу и приказали спуститься вниз самому молодому из криминалистов.
– А если я не вернусь? – осторожно спускаясь, спросил тот.
– Тебя Панкратов заменит, успокойся, – бросил сверху майор Фомкин.
– Дурацкая шутка, Федор Иванович, – ответил снизу молодой криминалист.
Лиза попросилась за ним, но тут уже Фомкин встал стеной:
– Не пойдешь, это приказ. Семенов пропадет – отделаемся рапортом. Ты пропадешь – нас твой папаша всех к стенке поставит.
– Я все слышу! – из темноты, где гулял по стенам свет фонаря, откликнулся криминалист.
– Молодец, – похвалил его циничный майор Фомкин. – Трупов нет? Скелетов там, костей? Цепей на стенах?
– Кажись, пусто, – отозвался из могилы криминалист.
– А сокровища?
– Хрен вам, а не сокровища. Но следы тут есть.
– Бабы-яги?
– Нет, ботинок сорок четвертого размера. Навскидку говорю.
– Тоже неплохо.
– Я обижусь, Федор Иванович, – пригрозила Лиза.
– Такого слова в уставе нет, – успокоил ее майор и тотчас отвлекся: – А этот Беспалов был непрост и вел интересную жизнь. А, коллеги?
Худой фотограф Поляков кивнул:
– Очень непрост.
– Точно обижусь, – пригрозила лейтенант.
– Иди на улицу – отдышись.
Поджав губы, Лиза вышла на крыльцо – тут и впрямь дышалось упоительно. Март. Было пронзительно свежо. Сад готовился пробудиться с весною. Она спустилась с крыльца и обошла дом. За ним был потухший костер. Среди угольев что-то блестело. Лиза подошла ближе. В потухшем костре лежала сгоревшая кукла – остался один только металлический скелет. Причем непростой. Хитро сделанный, несомненно дорогой. Таких кукол просто так не сжигают – только со зла. С большой обиды. Ведь этот скелет мог найти новую оболочку. Лиза села на корточки, вытащила скелет из пепла. Шарниры крутились во все стороны: шея, локти, колени, талия. Она диву давалась: да этот механизм был произведением искусства! И наверняка стоил бешеных денег. Только одна рука и была надломана, но из-за такого дефекта куклу ведь не сжигают? Тем более стальную. Осталась в пепле и прядь рыжих волос куклы. Не до конца сгорели ее сафьяновые сапожки. Как это было странно…
Она вдруг ясно увидела картину: человек, лица которого она различить не могла, убивает парня на пороге дома, затем идет в мастерскую и жестоко и хладнокровно убивает старика – пятью выстрелами в лицо. Или не хладнокровно? А от всего горящего ненавистью сердца? А потом… потом… он берет дорогую куклу и направляется прочь из дома. Но вначале вешает записку на двери. А потом идет с куклой за дом и бросает ее в костер. Ему, убийце, словно нет никакого дела до великолепного механизма внутри этой куклы, целой машины. Он уничтожает ее, как живого человека. Потому что хозяин куклы, старик, такого бы никогда не сделал! Он-то был ее создателем…