Толстые пальцы одним движением разорвали на ней блузку и сдернули лифчик. Перестав сопротивляться, Сильвия откинулась на корму и подставила обнаженную грудь струям дождя.
Его ладони скользнули ниже, проталкиваясь между ее ляжками. Яростное, жестокое вторжение, так непохожее на прежние ласковые проникновения, заставило Сильвию содрогнуться всем телом и вскрикнуть от боли. Рот Билли нашел ее губы, его язык сразу вонзился между ними.
Единственный акт возмездия: она укусила изо всех сил, стиснула челюсти, ощутив вкус крови. Зад Билли резко приподнялся, колено воткнулось в женский живот. Негромкий щелчок зубов – и Билли освободился, оставив во рту у нее что-то мягкое, как кусочек сырой печени. Рот жениха кривился, исторгая неразборчивую брань и алые брызги.
Поджав от боли ноги к животу, Сильвия выплюнула чужой язык. Словно косточка чернослива, он отскочил от груди Билли, оставив на куртке темное пятно. Внутри у Сильвии все перевернулось, и смесь рыбы, чипсов, сосисок в тесте и мороженого ударила изо рта фонтаном рвоты, которую встречный ветер швырнул ей в лицо.
Кабинка понеслась почти вертикально вверх. Билли не устоял на ногах и рухнул на Сильвию. Билли, ради Бога, хватит меня целовать! Но алый корчащийся рот снова отыскал ее губы, приник в поцелуе, кошмарном, как лобзанье вампира, и Сильвии пришлось глотать чужую кровь, чувствуя, как член жениха высвободился-таки и тычется в нее, требует удовлетворения.
Билли Фримен почти получил то, чего добивалось его обезумевшее тело. Почти. Внезапно по его спине и затылку бешено замолотило несколько кулачков, пальцы вцепились в волосы, и ему пришлось оторваться от невесты. Удары сыпались градом со всех сторон, кабинка накренилась, и Билли обнаружил, что падает. Куча-мала; ничего не понимая, он пытался сбросить с себя противников – двух вопящих школьниц с перекошенными ужасом лицами.
Он хотел закричать: какого черта, так вашу растак, лезете не в свое дело? – но изо рта вылетали только брызги крови и нечленораздельная брань. Брыкнув ногой, он угодил одной из девчонок в бок, и она съехала по борту кабинки на пол. Он вскочил и повернулся к другой, но тут сзади его схватили за волосы.
Сильвия, сука ты этакая! Она оттащила его от девчонки, свалила на сиденье; его голова свесилась за корму. Сильвия кашляла, поперхнувшись кровью. Ублюдок! Чьи-то пальцы – ее, чьи же еще! – проникли в его расстегнутую ширинку, сомкнулись на яичках и сдавили с невероятной силой.
Фримен завопил от боли, по сравнению с которой агония показалась бы блаженством. Прижатый спиной к корме кабинки, он видел сквозь кровавую пелену чужое лицо, глаза, следящие за ним. Уродливый барельеф на мачте силился внушить ему какую-то мысль.
Билли понял. “Всем вам скоро конец!”
Страх, пронзивший сердце, как ледяная сталь шпаги, на миг заставил забыть о боли. Широкий рот смеялся точно так же, как и несколько минут назад: презрительно, ненавидяще.
Затем – ощущение, словно что-то разорвалось в самом низу живота. Струя крови ударила, как сквозь брешь в плотине. Сильный толчок, и скорченное окровавленное тело падает на рельсы, колеса как острые бритвы рассекают плоть и кость, красные ошметки летят во все стороны.
Гулкий лязг и скрежет металла, многоголосица воплей, летящие по воздуху люди, словно десантники с отказавшими парашютами. Тошнотворное шмяканье тел о бетон и гравий.
Кабинки вихляют, как две гигантские змеи, сцепившиеся в смертельном поединке. Око за око, зуб за зуб!
Снижение скорости, визг тормозов. Поле боя с мертвыми и умирающими посреди искореженного металла, в окружении моря лиц. Радость человеческих существ при виде несчастья других человеческих существ. Мысленное кровопийство, упоение резкими ароматами смерти. Никто не спешит на помощь, потому что наслаждение разделяется всеми; слышно лишь несколько придушенных возгласов.
Все смотрят. Не только на трупы и раненых, которые корчатся в муках, но и на маленький лик с черными глазами-бусинками, пронизывающими взглядом каждого в толпе. Деревянный барельеф, олицетворение смерти, победитель, глумящийся над побежденными. Толпа пятится, слыша его смех; теперь уже все глядят в его блестящие глаза.
Бии-боо, бии-боо. Пронзительный вой приближающихся сирен разрушает чары злобного демона из глубин веков. Резная голова вновь становится тем, чем ей и полагается быть: неодушевленным предметом, забрызганным кровью, как и все вокруг.
Демонические глаза – два крошечных деревянных выступа, и ничто иное.
На стальной горизонтальной балке в двадцати футах от земли – тело девушки, нагое, если не считать нескольких клочков одежды. Мертвые руки раскачиваются, будто пытаются показать на что-то сломанными пальцами. Смотрите… вон туда…
Искромсанный торс, размозженный череп, разинутый рот, из которого, как в презрительной гримасе, высовывается пунцовый огрызок языка.
Руки останавливаются, снова показывая – на этот раз на мачту передней искалеченной кабинки. Вот он, наш убийца!
Но те, кто смотрят снизу на упитанное, прыщавое женское тело, не понимают намека. Сильвия теряет равновесие, медленно соскальзывает и с глухим ударом распластывается на окровавленных останках Билли Фримена, чей язык, кажется, удлиняется, пытаясь дотянуться до нее.
10. Четверг. Вечер
Ровена бежала по берегу, стараясь держаться не ближе, чем в пятидесяти ярдах от родителей. Встреча с Куколкой, помимо радости, вызвала у нее тягу к независимости – не от отца (он друг Джейн), а от матери. В исчезновении Куколки виновата мать, и по выражению ее лица ребенок безошибочно понял, что возвращение деревянной фигурки привело Лиз в ярость. Кроме того, она испугалась.
Но об этом Ровена не думала, ей хотелось только одного – гулять с Куколкой по мокрому от дождя песчаному пляжу. Возможно, родители оставят их в покое, если отбежать от них подальше. В двухстах или трехстах ярдах впереди полоска песка резко сворачивала и пряталась за скалистым обрывом. Там Ровене удастся хоть ненадолго укрыться от родительских глаз. Она с трудом удержалась от соблазна пуститься во всю прыть.
Ровена оглянулась. Папа и мама, похоже, о чем-то спорят, они не смотрят в ее сторону. Не теряя времени, девочка опустилась на корточки за длинным скальным выступом и вдоль него добралась до обрыва. Здесь пляж сужался и изгибался. Сразу за поворотом Ровена встала и огляделась. При виде ниши, выточенной в скале прибоем, ее вдруг охватило одиночество, как будто она попала в царство пустоты, где жизнь угасла давным-давно.
Затем она увидела пещеру поменьше – отверстие с неровными краями, черное, загадочное, затянутое пологом водорослей, словно сама природа пыталась скрыть свои тайны от Человека с его разрушительными инстинктами. Ровена не могла бы сказать, почему ей захотелось войти в одну их этих пещер; она спохватилась, когда уже стояла у самого входа.
ПОСПЕШИ, СКОРО ОНИ БУДУТ ЗДЕСЬ.
Голос Куколки. Девочка посмотрела на него, но его лицо оставалось неподвижным, черные глаза – невыразительными. Ровена боязливо оглянулась, но родителей пока было не видать.
Впереди, в нескольких ярдах, царила кромешная мгла. Ровена колебалась, воображая опасности, которые могли подстерегать ее там.
ВХОДИ, НЕ БОЙСЯ.
Два ярда, не больше. Впереди – шум, словно туннель изгибается и ведет прямо в пучину океана, где твари морские ревут, разгневанные вторжением в свой тайный чертог. Ровена попятилась, борясь с соблазном повернуться и выскочить наружу, в свет дня.
ДАЛЬШЕ. МНЕ НАДО СПРЯТАТЬСЯ, ПОКА МЕНЯ СНОВА НЕ ВЫКРАЛИ.
На этот раз глаза Куколки блеснули, ладонь Ровены ощутила вибрацию. Спустя мгновение он снова превратился в неподвижную, безжизненную деревяшку. Да, в его ночном исчезновении виновата мать – на этот счет у Ровены не осталось сомнений. Теперь ему необходимо укрытие, надежное, как эта пещера, где его наверняка не найдут. Ой! Но ведь я не хочу с тобой расставаться! Ты мне нужен! Я люблю тебя, Куколка!