– Искренне надеюсь, что нам будет хорошо работаться вместе, – ван Гельдер улыбнулся и сел. – Расскажите, чего вы добились у себя. Считаете ли вы, что уже можете ликвидировать в Англии сеть доставки наркотиков?
– Пожалуй, да. Это отлично организованный распределительный канал, очень плотный, почти без брешей, и именно поэтому мы смогли установить десятки торговцев, а также нескольких главных распределителей.
– Итак, вы можете ликвидировать эту сеть, но не хотите. Оставляете ее в полном покое?
– Иначе трудно, инспектор. Ну, ликвидируем эту, так следующая уйдет так глубоко в подполье, что уже никогда ее не обнаружим. Сейчас же мы можем выловить их в любой момент. Важнее, выявить, как эта пакость попадает в страну и кто ее доставляет.
– И вы полагаете, – ясное дело, иначе вас бы здесь не было, – что доставка ведется отсюда? Либо из этого района?
– Не из района. Отсюда. И вовсе не предполагаю – знаю. Восемьдесят процентов тех, кто у нас под наблюдением, – я имею в виду распределителей и их посредников, – связаны с вашей страной. Точнее говоря с Амстердамом. Почти у всех здесь родственники или друзья. Поддерживают контакты, лично ведут дела либо ездят сюда в отпуск. Мы потратили пять лет, чтобы составить досье.
– А есть копии этих документов? – спросил ван Гельдер.
– Одна.
– У вас?
– Да.
– При себе?
– В одном безопасном месте, – я коснулся пальцем головы.
– Наибезопаснейшем, – признал де Граф. И добавил задумчиво:
– Разумеется, до тех пор, пока вы не наткнетесь на людей, которые будут склонны отнестись к вам так же, как вы относитесь к ним.
– Не понимаю вас, полковник.
– Я говорю загадками, – любезно согласился де Граф. – Хорошо, согласен. Не буду говорить обиняками. Мы тоже знаем о нашей недоброй репутации. Хотелось бы, чтобы это не было правдой, но увы. Знаем, что товар доставляется сюда оптом. Знаем, что уходит он в розницу, но понятия не имеем – ни откуда, ни как.
– Это уж ваш двор, – коротко заметил я.
– Наш… что?
– Ваше дело. Это происходит в Амстердаме, а вы стоите на страже закона в Амстердаме.
– Вы за год завели себе много друзей? – любезно поинтересовался ван Гельдер.
– Я работаю в этой области вовсе не для того, чтобы заводить друзей.
– Вы работаете в этой области для того, чтобы истреблять людей, которые истребляют других людей, – примирительно сказал де Граф. – Мы знаем о вас. У нас на эту тему прекрасное досье. Не угодно ли взглянуть?
– Древняя история нагоняет на меня тоску.
– Ну хорошо, – вздохнул де Граф. – Послушайте меня, майор. И лучшая полиция мира может наткнуться на бетонную стену. Так произошло с нами, хотя я вовсе не утверждаю, что мы лучшие. Нам нужна хотя бы одна нить, одна-единственная нить… А может, у вас есть какая-то мысль, какой-нибудь план?
– Я приехал только вчера. – Я достал и подал полковнику два клочка бумаги, которые обнаружил в кармане коридорного. – Эти буквы и эти числа. Они что-нибудь вам говорят?
Де Граф бегло взглянул на бумажки, поднес их к настольной лампе и отложил.
– Нет.
– А не можете ли узнать? Не исключено, что они имеют какое-то значение.
– У меня очень толковый персонал. К слову, откуда вы это взяли?
– Дал один человек.
– Вы, верно, хотите сказать, что забрали это у одного человека?
– Какая разница?
– Может быть, очень большая. – Де Граф наклонился вперед, его лицо и голос были очень серьезны. – Послушайте, майор, нам известно ваше искусство выводить людей из равновесия. Знаем мы и о вашей склонности выходить за рамки закона…
– Господин полковник!
– И весьма существенно. Впрочем, вы, вероятно, никогда не задерживаетесь в его рамках. Знаем о вашей умышленной политике – равно успешной и самоубийственной – неустанно провоцировать своими поступками тех, кого считаете противниками, в надежде, что кто-нибудь где-нибудь даст слабину. Но я прошу вас, майор, очень прошу, чтобы вы не пытались задевать таким образом слишком многих в Амстердаме.
– У меня такого и в мыслях нет, – заверил я. – Постараюсь быть очень осторожным.
– Будем надеяться, – снова вздохнул де Граф. – А теперь, мне думается, инспектору ван Гельдеру есть что вам показать.
И действительно было. Из управления полиции на Марниксстраат инспектор отвез меня в городской морг. Выходя оттуда, я подумал, что лучше бы он этого не делал.
Городскому моргу явно недоставало старомодной красоты, романтики и ностальгической прелести старого Амстердама. Он был точно таким, как в любом большом городе, холодным – ужасно холодным, – безжизненным и отвратительным. Посреди главного зала – два ряда белых плит под мрамор, а по бокам – ряд больших металлических дверей. Хозяином всего этого был одетый в негнущийся, накрахмаленный, ослепительно белый китель, румяный, веселый симпатичный тип, склонный то и дело разражаться громким смехом, что казалось довольно неожиданной чертой у работника морга, пока не вспомнилось, что в былые времена многих английских палачей считали в тавернах самыми желанными компаньонами, каких только можно сыскать.
По просьбе ван Гельдера он подвел нас к одной из металлических дверей, отворил ее и выкатил железную каталку. Под простыней угадывалась человеческая фигура.
– Канал, где его нашли, называется Крокюйскаде, – сказал ван Гельдер, он выглядел совершенно невозмутимым. – Это близ доков. Ханс Гербер. Девятнадцать лет. Не стоит смотреть на его лицо – слишком долго пробыл в воде. Нашла его пожарная команда, вылавливавшая машину. Мог пролежать там еще год или два. Кто-то обмотал его старыми оловянными трубами.
Он приподнял угол покрывала и открыл свисающую исхудалую руку. Выглядела она совершенно так, словно кто-то топал по ней в горных ботинках, подбитых гвоздями. Странные фиолетовые линии связывали большинство проколов, а вся рука была синей. Ван Гельдер молча прикрыл ее и отвернулся. Работник вкатил каталку обратно, замкнул дверь, подвел нас к следующей и выкатил другое тело, улыбаясь при этом так широко, как обанкротившийся английский аристократ, водящий публику по своему историческому замку.
– Его лица я вам тоже не покажу, – продолжал ван Гельдер. – Немного удовольствия смотреть на двадцатитрехлетнего парня, у которого лицо семидесятилетнего старца, – он обернулся к работнику. – А этого где нашли?
– На Оостерхоок, – просиял тот. – На угольной барже.
Ван Гельдер кивнул:
– Верно. С бутылкой джина – пустой бутылкой рядом с ним. Весь джин был в нем. Вы ведь знаете, как прекрасна комбинация героина с джином, – он отвернул покрывало, обнажая руку, подобную той, какую я только что видел. – Самоубийство или убийство?
– Это зависит…
– От чего?
– От того, сам ли он купил джин. Тогда было бы самоубийство или случайная смерть. Но кто-то мог сунуть ему бутылку в руку. Тогда это убийство. Прошлым месяцем у нас был точно такой же случай в лондонском порту. И никогда не узнаем…
По знаку ван Гельдера служитель радостно повел нас к одной из плит посреди зала. На этот раз ван Гельдер откинул покрывало сверху. Девушка была очень молода, златовласа и очень красива.
– Прекрасна, правда? – спросил ван Гельдер. – Никаких следов на лице. Юлия Роземейер из Восточной Германии. Знаем о ней только это и больше уже ничего не добавим. Врачи определили, что ей шестнадцать.
– Что с ней произошло?
– Выпала с шестого этажа на бетонный тротуар. Я подумал мельком об экс-коридорном и о том, что он значительно лучше выглядел бы на этой плите, и спросил: – Ее столкнули?
– Сама выпала. Есть свидетели. Все были на взводе. Она ночь напролет бормотала, что хочет полететь в Англию – навязчивая идея познакомиться с королевой. И вдруг взобралась на перила балкона, крикнула, что летит к Королевену, и… полетела. К счастью, внизу никого не было. Хотите поглядеть еще?
– Хочу выпить чего-нибудь в ближайшем баре. Если вы ничего не имеете против.
– Не имею, – он улыбнулся, но в улыбке этой не было никакого веселья. – У меня дома у камина. Недалеко отсюда. У меня на это свои причины.
– Какие?
– Увидите…
Мы поблагодарили и распрощались с радостно улыбающимся служителем, который выглядел так, словно хотел сказать: “Возвращайтесь скорей!” – но не сказал.