— Достаточно ли вы свободно себя чувствуете, чтобы поговорить со мной в этой довольно неформальной атмосфере? — спросил доктор Шедд.
— Да, конечно. Я привык ходить в финскую сауну все время, пока был на территории Лос-Анджелесского округа.
— Давайте-ка посмотрим, — он заглянул в свой блокнот, — а, вы занимаетесь продажей пианино и электронных органов.
— Правильно. Электронные органы Роузена — лучшие в мире.
— Первый приступ шизофрении у вас произошел, когда вы были по делам в Сиэтле, чтобы увидеться с мистером Берроузом — согласно показаниям ваших родных.
— Совершенно верно.
— У нас есть записи результатов вашего тестирования в школьные годы, у вас тогда не наблюдалось никаких осложнений… потом, когда вам исполнилось девятнадцать, в архив стали поступать ваши армейские результаты — и здесь тоже все в порядке. И никаких отклонений в последующих результатах — когда вы начали работать. Значит, это, скорее всего, — ситуативная шизофрения, а не процесс, продолжавшийся в течение всей вашей жизни. Там, в Сиэтле, вы были под влиянием беспрецедентного стресса, я прав?
— Да, — ответил я, энергично кивая головой.
— Это может никогда больше не повториться за всю вашу оставшуюся жизнь: как бы то ни было, все равно поступил тревожный сигнал, это — опасный симптом и надо что-то с ним сделать. — Он долгое время изучал меня сквозь клубы ползущего пара.
— Хорошо, возможно, в вашем случае мы сможем вооружить вас таким образом, что вы успешно справитесь со своим окружением, с помощью так называемой «терапии контролируемой реакцией бегства». Вам приходилось о ней слышать?
— Нет, доктор. — Но сбежать мне точно хотелось…
— Вам будут давать галлюциногенные препараты — они вызовут раскол вашей психики, галлюцинации. На очень ограниченное время, ежедневно. Это даст вашему либидо исполнение его регрессивных желаний, которые в настоящее время слишком сильно давят на вас. Затем, постепенно, мы будем сокращать стадию бегства, с надеждой на конечное ее устранение. Некоторую часть этого периода вам придется провести здесь: будем надеяться, что несколько позже вы вернетесь в Буаз, к своей работе, и там будете получать амбулаторное лечение. Вы знаете, у нас здесь и так перебор пациентов.
— Я это знаю.
— Вы сделаете эту попытку?
— Да!
— Это будет обозначать в дальнейшем шизофренические эпизоды, конечно же, происходящие под присмотром, в контролируемых условиях.
— Не важно. Я хочу попробовать.
— Вас не будет беспокоить, что я и другие члены персонала станут свидетелями вашего поведения на протяжении этих эпизодов? Иными словами, вторжение в вашу личную жизнь…
— Нет, — оборвал его я. — Это не будет беспокоить меня. Мне все равно, кто смотрит.
— Ваша тенденция к паранойе, — задумчиво сказал доктор Шедд, — не может быть слишком серьезной, если глаза посторонних пугают вас не более, чем вы обнаруживаете.
— Они меня ни черта не пугают, — ответил я.
— Хорошо, — похоже, он был доволен. — Это чудненькое предзнаменование на будущее. — С этими словами он направился обратно в белые клубы пара, в своих синих штанишках, сжимая под мышкой свой блокнот. Вот и закончилось мое первое интервью с лечащим психиатром в клинике им. Кэзэнина.
В час дня меня отвели в просторную, чистую комнату, где меня ожидали несколько медсестер и два врача. Они распростерли меня на покрытом кожей столе и сделали внутривенный укол галлюциногенного препарата. Врачи и сестры, страшно усталые, но дружелюбные, стояли поодаль и ждали. И я тоже ждал, привязанный к своему столу, одетый в больничную хламиду, с нелепо торчащими голыми ногами, с руками по швам…
Через несколько минут препарат подействовал. Я очутился в пригороде Окленда, штат Калифорния, я сидел на парковой скамейке в сквере Джека Лондона. Рядом со мной, кормя хлебными крошками стайку сизых голубей, сидела Прис. На ней были короткие штанишки и зеленый свитер, вывязанный узором, похожим на черпаховый панцирь. Ее волосы были убраны назад и повязаны платочком в красную клетку, и она была совершенно погружена в свое занятие, явно не осознавая моего присутствия.
— Привет, — сказал я.
Повернув ко мне голову, она спокойно сказала:
— Молчи, говорю тебе, черт тебя возьми. Если будешь болтать, ты их спугнешь и тогда вон тот старичок начнет их кормить вместо меня.
На скамейке, стоящей немного подальше у той же дорожки, сидел доктор Шедд, он улыбался нам и держал пакет с хлебными крошками. Таким образом моя душа поступила с его присутствием: она включила его в сцену в качестве персонажа.
— Прис, — тихо сказал я, — я должен с тобой поговорить.
— Зачем? — Она смотрела мне в лицо с холодным, отчужденным выражением. — Это важно для тебя, но важно ли для меня? Или тебе так уж это необходимо?
— Необходимо, — сказал я, почувствовав прилив отчаяния.
— Тогда покажи мне, что ты хочешь, но не разговаривай. Я совершенно счастлива тем, что сейчас делаю. — И она снова начала кормить птиц.
— Ты меня любишь? — спросил я.
— О Боже, нет!
И все-таки я чувствовал, что любит.
Некоторое время мы сидели на скамейке вместе, а потом парк, скамейка и сама Прис исчезли и я снова очутился на столе, привязанный и наблюдаемый доктором Шеддом и страшно занятыми медсестрами клиники им. Кэзэнина.
— Это прошло гораздо лучше, — сообщил доктор Шедд, пока меня развязывали.
— Лучше, чем что?
— Чем оба предыдущих раза.
Я не помнил никаких предыдущих попыток, и сказал ему об этом.
— Ну, конечно же, не помните: они были неудачными. Не активизировалась никакая вымышленная жизнь: вы просто уснули. Однако сейчас мы в любое время можем ожидать результатов.
Они отвели меня в мою палату. На следующее утро я вновь появился в кабинете терапии, чтобы получить свою дозу бегства в воображаемый мир, свой час с Прис.
Когда меня привязали, вошел доктор Шедд и приветствовал меня:
— Роузен, я собираюсь включить вас с групповую терапию: вдобавок к тому, чем мы занимаемся здесь. Вы понимаете, что такое групповая терапия? Вы выложите свои проблемы перед группой пациентов, своих товарищей, а они будут их комментировать… вы будете сидеть вместе с ними, пока они будут обсуждать вас и те моменты в ваших рассуждениях, где вы свернули на бездорожье. Вы увидите, что все это происходит в дружеской и неформальной атмосфере. В общем, это достаточно действенное средство.
— Хорошо, — мне было очень одиноко здесь, в клинике.
— У вас не будет возражений, если материал, полученный в результате наших с вами экспериментов, поступит в распоряжение вашей группы?
— Господи, конечно нет. Почему бы мне быть против?
— Ксерокопии записей наших с вами сеансов будут распределены между участниками группы перед каждым собранием… вы осознаете, что мы записываем все ваши «уходы» для аналитических целей и с вашего разрешения для использования в группах терапии.
— Я вам, несомненно, дам свое разрешение, — сказал я. — Не возражаю, если группе моих товарищей по несчастью станет известно содержание моих фантазий, особенно если они смогут мне объяснить, где я сделал ложный ход.
— Вот увидите: нет группы лиц, более обеспокоенных тем, чтобы вам помочь, чем группа ваших товарищей — пациентов нашей клиники, — сказал доктор Шедд.
Мне сделали укол галлюциногена, и я снова погрузился в свой контролируемый уход…
Я сидел за рулем своего «Шевроле Мэджик Файр», ехал по очень оживленному фривею, возвращаясь домой в конце дня. Диктор, ведущий передачи для тех, кто в пути, рассказывал мне о дорожной пробке где-то впереди.
— Столпотворение, конструктивный подход или хаос, — говорил он. — Я проведу тебя сквозь это, дорогой друг.
— Спасибо, — громко сказал я.
Сидящая рядом со мной Прис дернулась и раздраженно спросила: