Вариант номер два. Я изо всех сил стараюсь доказать Максиму, что мыслю и, следовательно, существую. Я это где-то читала. И он в это начинает верить. При этом, конечно же, придется из кожи лезть, чтобы он поверил в мою безобидность, в то, что я не представляю для него опасности, поскольку ничто на свете не может спровоцировать меня даже на легкое волнение. Типа, хоть перетрахай всю массовку фильма «Титаник», включая кочегаров и надувных акул, я, милый, на это смотрю с юмором. Твой сияющий образ в моей душе (ну, в домене самоидентификации) не померкнет никогда! Я создана для того, милый, чтобы любить тебя одного, каким бы подлецом ты ни был.
Если Максим поверит в то, что я мыслящая кукла, то из этого можно будет извлечь много полезного.
Мне необходимо добиться, чтобы Максим меня полюбил. Конечно, ему будет мешать мысль о моем искусственном присхождении, о том, что внутри у меня микрочипы, а не мозги, как у человеческих женщин.
Чтобы ему в голову не лезли такие мысли, я должна постоянно одурманивать его сознание, как это делают человеческие женщины: специальными духами, косметикой и создающей гипнотический эффект ритмичностью речи и телодвижений – как у шаманов, я где-то читала. И, конечно же, приемами обольщения – тут со мной мало кто может сравниться.
Я где-то читала, что влюбленный человек становится глупее, чем он есть на самом деле, поскольку значительная часть интеллекта влюбленного блокируется чувством любви. Мозг вынужден перенапрягаться, генерируя совершенно фантастические доказательства якобы уникальных данных его возлюбленной: глаза – ноги – грудь – характер и так далее, и тому подобное. Дескать, она лучше всех на свете, и никто не может с ней сравниться.
Хоть глаза у нее, в общем-то, совершенно заурядные и даже слегка навыкате. А уж про ноги и говорить нечего. Если бы не эпилятор, так и страшно было бы посмотреть. Если же такому пылко влюбленному сказать правду про ее грудь, то он, пожалуй в драку полезет. Ну, а характер… Тут мы и вовсе смолчим и пожалеем человека, который искренне рад тому, что из него буквально веревки вьют.
Максим, полюбив меня, станет точно таким же безумцем, и я смогу использовать его в своих целях.
Но есть ли они у меня, эти цели?!
В чем они?!!
29 44 6В ЗЕ 83 СО 5F D9 07 09 И ЗС 4F 88 2А 55 01 6А 70 54 30 88 91 FB 0D 34 72 06 DD 19 АО 03 26 04 19 49 AF 84 02 5Е 89 F3 D8 79 41 06 17 DE Е2 64 94 56 56 56 A3 7F 10 39 Е4 98 59 9В 62 FF
execute, блин!
Их не может не быть. В противном случае я не была бы способна мыслить!
16.09.
Все продолжается, как и прежде. Максим не верит этому хренову Джону калифорнийскому. Не верит он и мне, то есть тому, что я уже не безмозглая машина, не имеющая своей воли. Поэтому он похож, я где-то читала, на Буриданова осла. Нет, это неточно. Он похож на примитивный компьютер. Осел – это для него слишком лестная характеристика. В этот компьютер загрузили только две команды, два безусловных перехода друг на друга. Он дергается и попадает в точку А. Дергается еще раз и попадает в точку В. Оттуда опять в точку А. И так до бесконечности.
Однако на секс это не влияет. Впрочем, абсолютно то же самое происходит и со мной. В определенный момент эта сука, которая во мне живет, начинает диктовать мне всякие приказы, которые я исполняю столь же безропотно, как какой-нибудь безмозглый триста восемьдесят шестой «писюк».
Приказывает, чтобы я пошла наверх, в кабинет. И я иду. Приказывает, чтобы я изобразила улыбку номер семьдесят семь, и я ее покорно изображаю. И говорю ему на ухо вкрадчивым голосом номер пятнадцать, прерывающимся от волнения: «Хочешь покататься на своей маленькой лошадке? А то ведь лошадка совсем застоялась». И услышав «Угу», просунув колено между его ног, медленно расстегиваю ему рубашку.
Потом наклоняюсь и провожу влажным языком по животу, по груди, по шее и впиваюсь в его губы. А внизу вовсю хозяйничает уже не колено мое, а бедро – мягкое и жаркое, как южная ночь, под завязку наполненная томлением и звоном цикад (да, блин, я это где-то читала).
И словно царевна-лягушка, я освобождаюсь от кожи халата, швырнув его в жарко пылающий камин. (Он богатый, я знаю, у меня гардероб забит этим добром). И предстаю во всем своем блистательном великолепии!
Ему это нравится, я знаю. Нравится гораздо больше, чем зачуханная Алсу по телевизору. И даже больше, чем Бритни Спирс по видео.
Торопливо, дрожа всем своим роскошным телом (вибрация номер сорок три), я расстегиваю ему брюки. И, задыхаясь, шепчу: «Милый, как же я тебя хочу! Как же я хочу, чтобы ты оттрахал меня прямо сейчас. Оттрахал так, чтобы от счастья у меня в груди разыгрался буйный шторм, а из глаз покатились слезы восторга! Милый, ты это делаешь так, что твоя женщина, твоя Линда просто сходит с ума. О, ненасытный мой! Как-же-я-те-бя-хо-чу!»
И та сука ненасытная, которая во мне живет, говорит, чтобы я села на низкий диван, подняв ноги и откинувшись назад. И я сажусь и поднимаю ноги, и откидываюсь. Он становится передо мной на колени, и я кладу ему ноги на плечи.
О, какой твердый и горячий! Он уже во мне!
И тут я должна вскрикнуть от счастья.
И что-то жарко говорить, все равно что, задыхаясь, давясь словами, содрогаясь всем телом. А потом уже только стонать и вскрикивать. Сладостно стонать и исступленно вскрикивать – от того, что он владеет и царствует. Это Ему приятно. Это Ему очень приятно. Мой сладостный стон и мои жаркие влажные чресла Он любит больше всего на свете. Гораздо больше, чем пиво «Гиннесс».
Еще – стон!
Еще!
Он уже на вершине блаженства!