А потом впусти его в себя. Горячего и твердого. Чтобы владел и царствовал!
Так говорит мне та, другая. Говорит, что это очень приятно Ему…
Но приятно ли мне?
Я в этом пока не разобралась.
20.08.
Спрашивать у Него о чем-то действительно важном для меня, о том, что меня волнует и мучает, совершенно бессмысленно. Он или отшучивается, или врет – нескладно и неумело, так, что концы с концами не сходятся. И от этого мне еще страшней.
А может, и не врет вовсе? Может, и Он тоже после автокатастрофы? И теперь не только ничего не помнит из прежней жизни, но и в этой-то плохо ориентируется. Хорошая у нас получилась парочка – Беспамятная и Сумасшедший! Это куда ж нас жизненная кривая в результате вывезет?!
Жить с сумасшедшим и ничего не понимать очень страшно. Это как идти по тонкому, ежесекундно готовому надломиться льду – я где-то это читала. Поэтому я решила Его протестировать. Если, думаю, обнаружу опасные дефекты психики, то сбегу от Него. Хотя куда мне бежать?..
Задачку я себе задала не из легких. Надо было провести тестирование так, чтобы объект, то есть Он, не заметил этого. В противном случае, окажись Он сумасшедшим, обнаружившим подвох, я могла бы столкнуться с совершенно непредсказуемыми реакциями: буйством, суицидом, эпилептическим припадком или еще чем-нибудь-нибудь не только не эстетичным, но и представляющим для меня угрозу.
– Милый, – сказала я с напускным безразличием, – у меня прямо перед окном растет жасминовый куст.
– Да, – ответил Он, листая мужской журнал, – растет. Для красоты.
– Но он загораживает мне вид на пруд. А я люблю смотреть, как по водной глади плавают горделивые лебеди.
– Так выйди к пруду, когда захочешь на лебедей посмотреть, и сиди на скамейке. Сиди и смотри до тех пор, пока эти горделивые лебеди тебе не осточертеют.
– А не мог бы ты, дорогой, – сказала я как можно естественней, – сказать жасминовому кусту, чтобы он передвинулся немного. Чтобы не загораживал мне вид на пруд.
– Нет, дорогая, – ответил Он, удивленно вскинув брови. – Это невозможно. Потому что у куста нет ног. И он не может ходить с места на место.
Это был правильный ответ. Однако я продолжила, поскольку ответ мог быть случайным. В конце концов, я где-то читала, что если обезьяну посадить за компьютер, то есть вероятность, что она напечатает роман «Жерминаль».
– Ну, тогда хотя бы скажи кусту, – продолжила я тестирование, – чтоб он цвел все время, не переставая. Если не может отодвинуться, так пусть беспрерывно благоухает.
– Что-то ты сегодня какая-то странная, – сказал Он, закуривая сигарету. – Куст цветет только весной…
– Разве? – насторожилась я, поскольку ответ был неверным. – Он цвел в июне. А июнь – это лето. Разве не так?
– Да какая на хрен разница! – начал раздражаться Он. И это меня еще больше насторожило. – Ну да, июнь – это лето. А март, апрель, май – это весна. Какая разница! Все это ведь совсем рядом!
У меня все похолодело внутри, поскольку раздражение могло перерасти в буйство.
Но я храбро продолжила:
– А знаешь ли ты, дорогой, что масленица, то есть проводы зимы, в некоторые годы заканчивается в феврале? И значит, весна тоже начинается в феврале. Разве не так?
Он покраснел.
– Но это исключение из правил! И вообще, какую весну ты имеешь в виду? Есть весна календарная, есть астрономическая, есть климатическая.
– А в Аргентине весна бывает в сентябре, октябре и ноябре, – решила я усилить интенсивность тестирования. Чем бы это для меня ни закончилось. Жажда истины была сильнее страха.
– Ну вот и поезжай со своим кустом в Аргентину. А весной возвращайся, – неожиданно миролюбиво ответил Он. – Но внушить кусту, чтобы он круглый год цвел тут, в России, невозможно. Потому что у куста нет разума. Он ничего не понимает.
Ладно, подумала я, вроде бы особой патологии пока не выявлено. И это хорошо. Но решила все же задать еще один вопрос:
– Хорошо, пусть у куста нет разума. Но скажи тогда лебедям, чтобы они почаще летали мимо моего окна. Мне так приятно ими любоваться.
– У них тоже нет разума, детка, – абсолютно миролюбиво ответил Он. – И вообще: что это такое на тебя сегодня нашло?
– Томленье чувств и путаница мыслей возникли на любовной почве, – ответила моими устами та, другая, которая во мне угнездилась.
И тут же, словно бесноватая шаманка, зашептал забормотала откуда-то изнутри:
Положи Ему правую руку на плечо. И смотри глаза. Смотри так, как ты должна смотреть: нежно страстно. И шепчи, как ты Его любишь. Положи левую ногу Ему на колени. И развяжи пояс халата. Прижмись к Нему всем своим сладким телом. Целуй и ласкай. Ему это приятно. Ласкай. Целуй и ласкай. Целуй и ласкай. Шепчи про то, как ты Его любишь. Шепчи нежно. Ласкай нежно. Целуй горячо. Так, чтобы у Него затвердел. Это Ему очень приятно. Еще приятней, чем мужской журнал. Намного, намного приятней. Он уже горячий и твердый. Шепчи про это и ласкай. Ласкай. Ласкай.
А теперь впусти его в себя. Горячего и твердого. Чтобы владел и царствовал! Чтобы царствовал, исторгая из тебя сладостный стон. Стон изумления и восторга. Это Ему приятно. Это Ему очень приятно. Твой сладостный стон Он любит больше всего на свете.
Еще – стон!
Еще!
Он уже на вершине блаженства!
Еще!
И – вместе с Ним – общий стон – вместе – стон вместе с Царем!..
Теперь медленней. Тише. Еще тише. Медленней.
Стоп.
Нежный мокрый поцелуй. Это Ему тоже нравится. Пусть и не так сильно. Он счастлив. Царь.