Мама прочитала адрес и покраснела.
— В этой квартире мы и жили, но сейчас там живут совсем другие люди. Они въехали в пустующую квартиру после блокады мои родители не дождались этого светлого дня.
— Я и сам чудом уцелел, — сказал старичок, — студень из столярного клея, отруби — это уже деликатес. Мне ведь только пятьдесят один.
— Неужели? — ахнула мама.
— Последняя стадия дистрофии. Теперь никто не верит, что мне пятьдесят один.
— Мы уехали, когда открыли Ледовую, — сказала мама.
— А эти люди въехали после прорыва… — вздохнул продавец и неодобрительно покачал головой.
— Простите, — сказала мама и снова покраснела. — Этот сервиз чайный… голубой, что на второй полке, да, этот… он тоже сдан тем же владельцем?
— Подождите, я сейчас узнаю, — сказал продавец.
Он ушёл внутрь магазина, а когда вернулся, то уже почёсывал губами кончик своего носа.
— Вы угадали, — сказал он, — я прямо и не знаю, что делать.
— Мы пойдём туда, и я попрошу, чтобы они вернули девочке хотя бы куклу.
— Желаю успеха, — сказал продавец, — я буду рад, если всё обойдётся.
Перед знакомой дверью мама позвонила и взяла девочку за руку. Им открыла женщина в белой косынке, которая была повязана вокруг головы и завязана на затылке — так в Мышкине повязывали свои головы женщины, работая на огороде, и юбка её была подоткнута так же, и босые ноги были в галошах. Вся она была очень высокая и очень широкая, прямо великанша какая-то.
— Вам кого? — спросила она неприветливо.
— Нам бы хозяйку, — сказала мама.
— А по какому делу? — спросила женщина.
— Мы до войны жили в этой квартире, нам нужно кое о чём с ней поговорить.
— Подождите здесь, — сказала женщина. Она ушла, оставив их в прихожей, и не появлялась минут пять. Когда она вернулась, то уже была в малиновом панбархатном халате и в туфлях на каблуках, отчего стала ещё выше.
— У вас, наверное, очень высокий муж, — сказала мама.
— Как раз наоборот, — сказала женщина. — Он мне по плечо, но у нас очень дружная семья. Мне очень повезло в браке.
Переодевшись, хозяйка говорила теперь совсем другим тоном, почти пела.
— Так я вас слушаю, — сказала она и улыбнулась.
— Мы, собственно, вот по какому делу, — сказала мама. — Мы были в комиссионном магазине и видели там наши вещи. Нам дали адрес…
— Что вы имеете в виду? — спросила женщина, ещё пуще улыбаясь.
— Голубой сервиз и куклу.
— Ну что вы… — засмеялась женщина. — Вы ошиблись. Просто совпадение. Мало ли одинаковых вещей на свете.
— Я вам смогу доказать, что это наши вещи, — сказала мама.
— Поверьте, дорогая, — сказала женщина, и девочка заметила, какие у неё красные накрашенные губы, — поверьте мне на слово я тоже смогу доказать, что этот сервиз был приобретён моим мужем ещё до войны, точно так же, как и кукла. Куклу он купил для девочки, девочка выросла, и куклу я сдаю в магазин что здесь необычного?!
— Нам не нужен сервиз, — сказала мама. — Верните нам только куклу. Вот ей. Это память о моём отце.
— Это уже похоже на вымогательство, — сказала женщина и сдвинула брови, — но я на вас пока не сержусь: вы ошиблись, вам кажется, что эти вещи ваши.
— Да ничего мне не кажется! крикнула мама.
— Не надо нервничать, дорогая, — сказала женщина, всё так же улыбаясь. — Вы же знаете, что от этого портится кожа на лице, цвет кожи я имею в виду.
— Но послушайте!.. — закричала мама.
— Пошли, — сказала девочка. — Идём, мама, ну идём же!
Женщина усмехнулась:
— С таким воспитанием вы ещё хлебнёте горя, кто же так воспитывает детей? Мне все говорили, что здесь культурные люди жили, а где эта культура? Не вижу никакой культуры…
— Да, идём, дочка, — сказала мама. — Идём скорее.
Они вышли на лестничную площадку. Мама была бледной как молоко, у неё тряслись и руки, и губы, и она шмыгала носом.
— Я выкуплю её тебе, — сказала мама, когда они поднимались по лестнице. — Жаль, ничего такого у нас нет, что можно было бы продать…
Ночью, укладывая девочку в постель, она снова повторила:
— Мы выкупим её, подожди. Я что-нибудь придумаю. Пусть память о дедушке у тебя останется на всю жизнь.
С того дня прошло много дней. Дожди пошли, и похолодало. В классе детей научили писать не только буквы, но и целые предложения, читать бегло и считать без палочек.
Девочка училась хорошо, дома сама разогревала на электрической плитке обед, сама стирала. Мама принесла ей американские подарки: длинное пальто и туфли на деревянной подошве, которые громыхали по полу, но зато в них не промокали ноги. Маме она не напоминала о кукле, зная, что мама и сама об этом помнит. С куклой она виделась каждый день, прибегая к ней после уроков. Потом так случилось, что в классе она заразилась свинкой, у неё раздулись желёзки и две недели она пролежала дома, рисуя специально для Маши рисунки цветными карандашами. Она рисовала себя, и свою учительницу, и свой класс. Она хотела эти рисунки показать Маше после выздоровления. Пока что она показывала их маме, и мама, улыбаясь, говорила, что рисунки очень понравятся Маше.