— Да что ты! Всю жизнь, что ли, будешь за мной гоняться! — злость захлестнула меня. Казалось, то, что я оставил навсегда, вновь настигло меня: — Всё! Сожгу на хрен!
В тот момент я действительно был способен на подобное. Я думаю, кукла почувствовала это. Она вдруг вскочила и быстро-быстро, не по-человечески перебирая негнущимися ногами, побежала. Огибая разбросанные вещи, она неслась прямо в открытые двери. Руки во время движения не двигались, оставаясь разведёнными в стороны.
Сейчас я уже не помню, чего в тот момент во мне было больше — удивления или страха. Точно помню, что было осознание того, что я всегда подспудно ждал этого — однажды она оживёт.
Выйдя из ступора, я тоже рванул в дом. Отец с братом уже сидели за столом, а мать ещё возилась у плиты.
— Где она?! Куда она делась?!
Все непонимающе смотрели на меня.
— Чё орешь? С ума сошел? — отец даже перестал нарезать хлеб.
— Кукла! Кукла сюда забежала! Неужели вы не видели?
— Какая кукла?
— Ну, та! Наша!
— Не было здесь никого. Никакой куклы, — мать подошла ко мне и приложила руку ко лбу: — Ты сегодня весь день голоухий, на этом мотоцикле. Продуло тебя.
— Да вы что? Ведь только забежала!
Не веря им, я пошёл по комнатам, заглядывая во все углы. Я никого не нашёл. Весь вечер я время от времени поднимался и вновь обходил дом, не в силах успокоиться.
А ночью мне стало плохо. Несколько суток я был на грани. Температура поднималась почти до сорока градусов. Внезапная ангина. Я бредил. Как рассказывала потом мать, я всё время рвался искать кого-то.
Утром — не знаю, на какой день — я проснулся ослабевший и лёгкий. Над головой был потолок с незнакомыми трещинками. Почувствовав, что кто-то смотрит на меня, я повернул голову. В дверях комнаты стоял брат. Он улыбнулся:
— Живой?
В ответ я попробовал кивнуть в знак согласия.
— Не шевелись. Потом, когда встанешь, посмотри вот сюда, под койку, — сказал он и показал в угол между моей кроватью и печкой.
Как только я смог сам вставать с постели, я сполз на пол и, встав на колени, заглянул под кровать. В самом углу, в половице, была пропилена дыра. Всё правильно: подполье, где хранится картошка, должно проветриваться.
Вот куда она убежала. Мне стало легче. Значит, все произошло на самом деле.
Больше я её никогда не видел.
В конце лета я уехал поступать. Не поступил. Вернулся домой, но ненадолго — осенью меня забрали в армию.
Опять же осенью, но уже через два года, демобилизовался. После радостной встречи я осторожно спросил про куклу. К моему удивлению, даже брат, который когда-то так её боялся, не понял, про что я спрашиваю.
Всё, связанное с ней, совершенно исчезло из памяти моих родных. Эта тайна нашего дома теперь принадлежала только мне. Не проведя дома и месяца, я уехал с другом на БАМ (была в то время такая всесоюзная стройка). Началась моя взрослая жизнь.
Первые годы, приезжая домой в отпуск, я сразу заглядывал под кровать — дыра на месте? Вечером, когда никто не видел, я опускался возле неё на колени и мысленно звал игрушечное создание.
Всё напрасно. Думаю, когда я захотел уничтожить её, хрупкая связь между нами оборвалась.
Жизнь продолжалась. Я женился. Одна за другой у меня родились две дочери. Когда они подросли, я рассказал им про куклу. Приезжая к бабушке, они приставали к ней с просьбой показать игрушку. Мать отмахивалась: дескать, вы больше слушайте вашего папашу, он ещё и не такое расскажет.
Трагически погиб мой младший брат. Приехав на похороны, я, как всегда, ночевал в своей бывшей комнате. После поминок, когда все разошлись, я прилег на кровать. Не спалось. Я очень любил брата, и сейчас перебирал в памяти все, что запомнилось больше всего.
Только сейчас я отчетливо понял: всё — мы больше никогда не сможем посидеть за столом, подначивая друг друга; не с кем будет поделиться секретом про любовные победы на стороне; выпив, мы не будем устраивать поединки на руках, проверяя кто из нас сильнее. Вообще — ничего вместе не будет.
Не выдержав, я заплакал. Плакал я тихонько, чтобы никто не услышал, не открывая глаз и вытирая простынёй слёзы. Вдруг кто-то погладил мою руку, свесившуюся с кровати. Страх морозом собрал кожу у меня на затылке. И тотчас прозвучал негромкий топот маленьких ножек.
Как ошпаренный, я подскочил к выключателю. Никого. Схватив висевший на стене фонарик, я открыл люк подполья и спрыгнул туда. Напрасно до боли я вглядывался в темноту подполья: ни следов, ни движения.
Но я знал — она меня пожалела. Она помнила обо мне…
Мои дочки выросли. У меня появились две внучки. Жизнь шла своим чередом. Теперь приезд в гости к стареньким родителям я старался совместить с приездом семьи старшей дочери, чтобы увидеть ещё и моих ненаглядных внучек.