«Обратите внимание, как спокойно ведёт себя ответчик. У неё ни слезинки, в то время как настоящая мать вся исстрадалась. Как тут не вспомнить притчу царя Соломона…»
«Вам не кажется странным, что ответчик ни разу не предъявила ребёнка в зале заседаний? Возможно, ей есть что скрывать…»
Наш адвокат блеял что-то оправдательное, дескать, я слишком устаю и потому срываюсь (набиваю детям синяки на коленках), и Коля перехватил инициативу в свои руки.
Он заговорил об отцовских правах, что факт насилия не доказан, что ссадины на коленках летом бывают у всех, даже у взрослых, что отсутствие ожирения — не признак голодных мук, и пригрозил встречным иском. Лёлька испугалась, что может проиграть дело, и пожертвовала алиментами.
— Ты не имеешь права на этого ребёнка, ты не его отец! — выкрикнула она с восхитительным апломбом. — Я требую ДНК-экспертизы!
Я была как во сне и едва доковыляла до машины. Коля праведно возмущался, успокаивал меня, но я не говорила ничего. Сейчас мы приедем домой, и мне нужно будет готовить еду и делать вид, что всё в порядке. Купать Егорку, мазать ему зелёнкой ссадину, укладывать спать… может быть, в последний раз. Сегодня, конечно, не в последний, анализ не за пять минут делается, но скоро мне придётся с ним расстаться, я это уже знала. При мысли о том, каково будет у крикливой Лёльки нервному и талантливому Егорке, мне хотелось выть.
— Всё будет хорошо! — убеждённо повторил Коля, заезжая в гараж, хотя Лёлькино заявление его и покоробило.
Эх, Коля, наивный ты человек. Ты не представляешь, на что способны бабы.
Дети встретили меня тревожными криками:
— Барсик пропал!
— Найдется, — устало ответила я. — Погуляет и придёт.
До кошек ли мне было?
Старших устроила моя версия, но Егорка плохо ел, вредничал и даже разревелся. Не знала, что дети способны так переживать за животных. Первым моим побуждением было обнять и успокоить, и я едва сдержалась. Моё сердце обливалось кровью, но я никогда не баловала детей и нашла в себе силы отругать его:
— Хорошие дети не плачут. Прекрати немедленно.
— Мам, вдруг он под машину попал?
— Не говори глупости. Мы же его не видели мёртвым.
— А мы не искали. Давай поищем!
— Людей нужно любить, а не животных.
— А кто же тогда будет любить животных, если все будут любить людей?
И так весь день.
Вечером я едва смогла его уложить спать. Пришлось придумать сказку про кота Барсика, который нашёл себе новых хозяев. Один бог знает, чего мне стоило сохранять видимость спокойствия. Егорку вырывали из моих рук, как когда-то Гошу, и я ничего не могла поделать. Я опять столкнулась с системой. Мне безумно хотелось держать его на руках и баюкать, как когда-то, но я не хотела, чтобы перед разлукой он привыкал ко мне ещё сильнее, и старалась быть строгой мамашей. Подержать его за ручку осмеливалась, только когда он спал.
В один из этих ноябрьских дней я припомнила, как требовала у Коли третьего ребёнка, и все пытались меня образумить. Если бы не моё упрямство, этих переживаний сейчас не было бы. Не было бы того дня в кубовой — ну, и, естественно, не было бы Сенечки, Коля не спутался бы с Лёлькой, и не было бы у нас Егорки. Уже и не знаю, что хуже, что лучше. Такой силы материнских чувств, как с Егоркой, я не испытывала никогда, но и так тяжело мне тоже никогда не было.
То, что я на грани срыва, заметила даже свекровь. Проникнувшись сочувствием, она подарила мне кассету с музыкой и посоветовала хоть немножко расслабиться, а то так и в депрессию впасть недолго. За окном сгущались ноябрьские сумерки, гудел холодный ветер. Закончив домашние дела, я сунула кассету в магнитофон… Эту песню я сразу узнала, Вертинский на стихи Блока.
В голубой, далёкой спаленке твой ребёнок опочил.
Тихо вылез карлик маленький и часы остановил.
Спасибо, баба Галя. Сейчас самое оно. Я чуть не саданула магнитофон об стену.
По сути, дилемма оставалась только одна: отберут у меня Егорку в зале суда или сделают это дома, на глазах у других детей. Поразмыслив, я решила взять его с собой на последнее заседание: судьи же не дураки, и, увидев своими глазами ребёнка, поймут, где настоящая мать. Это была моя последняя надежда.
— Мама, что ты пишешь? — любопытная Аля просунулась мне под локоть.
— Не мешай, — сухо сказала я. — Иди учи уроки.
— Я не могу учить букву «Щ», я её уже знаю. «Аллергия на цитрусовые. Любимая сказка — про…»
— Прекрати читать, не для тебя написано. Пошла в детскую.
— Егорка уезжает?
— Кто тебе сказал?
— Я видела, ты его одежду в сумку укладывала.
— Пошла в детскую, я сказала! А то ремня ввалю.
Нужно было подготовить Егорку, и я наговорила ему много хорошего про маму Лёлю, которая сначала потерялась, а теперь нашлась — как в мексиканском сериале. Если мы выиграем дело — призрачная надежда не покидала меня до последнего — то я ничего не теряю, а если выиграет Лёлька, Егорка должен быть как можно менее травмирован. Коля верил в успех. О том, что покажет экспертиза, знали только я да Лёлька. Когда я начала одевать Егорку в парадный костюмчик, дитя спросило:
— Мы наконец-то идём искать Барсика?
— Барсик под машину попал, — ляпнула моя мама. — Одевайся быстрее.
Егорка заревел.
— Мама, ну зачем ты выдумываешь? Ты видела?
— Он так скорее перестанет про кошку спрашивать.
Мы потеряли ещё десять минут и чуть не опоздали к началу слушания. Всю дорогу я твердила Егорке, что ему надо погостить у мамы Лёли, которая очень соскучилась. «Не надо, — упрямился он. — Лучше пойдём искать Барсика».
Повторяю, я не хочу переживать этот ужас ещё раз и не могу изложить всё в подробностях. Взять Егорку в зал суда мне не разрешили, моя мама сидела с ним в коридоре, ожидая постановления. Когда огласили результаты экспертизы, Колин боевой настрой резко сдулся, и я увидела, как человек впадает в меланхолию в течение одной секунды.
— А я её, гадюку, обеспечивал, — вполголоса пробормотал Коля, но Лёлька услышала.
— Прошу отметить факт нанесения оскорбления! — воскликнула Лёлька, эффектно откинув чёлку со лба.
Вот так-то, Коля. Теперь не будешь обеспечивать. Заседание окончилось.
— Я подожду в машине, — буркнул Коля. Он потерял интерес к Егорке мгновенно, как только узнал, что сын не родной.
Едва я успела подойти к маме и Егорке, Лёлька увидела ребёнка и сделала логический вывод, что это и есть её сын. На её стороне были судебные исполнители, поэтому я не могла уже абсолютно ничего. Мне в голову ударил жар, когда Лёлька заорала не своим голосом:
— Кр-ровиночка моя!!! — и, выпучив глаза, кинулась к Егору.
Он инстинктивно спрятался за меня, намертво вцепившись в подол юбки. Льющая слёзы Лёлька схватила его в свои крепкие объятия, не прекращая причитать:
— Кровиночка! КР-РОВЬ моя родная!!! — и Егорка заревел.
— Он боится крови, вы не могли бы другое слово подобрать? — осторожно попросила я.
— Не учи меня, шалава подзаборная! Я его мать, а ты ему никто! Посмотрите, до чего они ребёнка запугали! Нет, вы посмотрите, посмотрите! До чего они его довели!
С помощью судебных исполнителей Егорку от меня оторвали и понесли к выходу. Я бежала следом с его вещами и списком. Её настоящее имя вылетело у меня из головы. Ольга, Елена, Елизавета? Ведь сто раз на судах слышала…
— Лёля, подождите. Я тут написала, какие лекарства он принимает, какую еду любит, что ему нельзя.
Лёлька порвала листок в клочья.
— Я вам не Лёля! Мне передали все его документы. Этого достаточно, — сквозь зубы ответила она.
— Вот его одежда и любимые игрушки.
Сумка с Егоркиными вещами полетела в мусорный контейнер.
— Не нужно мне ваше грязное барахло! Я сама в состоянии обеспечить своего сына.
Егорка звал меня, а я беспомощно стояла на тротуаре, слушая Лёлькины выкрики:
— Твоя мама я, а не эта корова очкастая!
Заходя в троллейбус, она подняла его за руку, и я охнула.