— Если будешь прогуливать школу, то скатишься на двойки! А мне не нужна дочь-двоечница. Ты обещала быть смелой. Быстро поворачивайся и бегом в школу! Ну! Давай!
Вытолкав свою прогульщицу за дверь, я поспешила на кухню, пока мелкие не разобрали там всё по кирпичикам. В двенадцать подъехали бабушки, и мы начали собирать на стол. В нашей семье День знаний всегда отмечали как праздник. Моё настроение было слегка испорчено тем фактом, что дочь начала учебный год с прогула, и вечером я собиралась поговорить с ней серьёзно, но ругать при всех за столом не хотела.
Алина пришла первой и держалась тихо — наверно, осознала свои ошибки. Вот и славно. Потом вернулся Ваня, и мы собрались за столом.
Мама поздравила детей с новым учебным годом, велела учиться на четыре и пять, а свекровь добавила: «Но лучше только на пять!» Потом ей показалось, что мой пирог снизу пригорел, а сверху сырой, и мы стали обсуждать пироги. Детям торжество быстро надоело, и они разбежались кто куда.
— Сенечка, ты можешь играть, а Ваня и Алина пусть идут учить уроки! — напутствовала их мама. Элю и Тишу она упорно игнорировала.
Часам к четырём подъехал Коля, водрузил на стол литровую бутылку красного, и мы продолжили отмечать День знаний уже без детей. Спустя час я под лёгким хмельком ушла мыть посуду, а Коля с бабками остался беседовать.
— Она уже не остановится, — донеслось из зала. Я навострила уши: обсуждали меня. Так говорят об анорексичке, которая собралась худеть до смерти.
— Она собирается ещё взять, — с горечью произнесла моя мама, и у меня опустились руки: речь шла о приёмных детях.
— Чесоточного брала, все перечесались, тьфу-ты, пропасть, потом вшивых взяла, — перечисляла, плюясь, свекровь. — Теперь со СПИДом притащит, помяните моё слово. Коля, ты бы хоть поговорил с ней.
— А с ней говорить бесполезно, — вздохнул мой муж. — Она только о себе думает. Свои амбиции удовлетворяет.
Хмель выветрился. Мне казалось, что семья меня поддерживает, а оказывается, я всем причинила зло, приютив Тишу и Элю. Кому они помешали? О детях говорили, как о собаках с помойки. То, что я круглосуточно кручусь, как белка в колесе, и стёрла руки до крови — это, оказывается, амбиции, а не желание помочь детям. Так или иначе, но два приёмных малыша отдалили меня от семьи.
— Коля, надо всё-таки с ней поговорить, чтобы она отвезла их обратно, — это уже моя мама. — Она отбирает хлеб у своих и скармливает чужим.
Я выглянула из кухни. Эля стояла у стола и слушала, переводя глазёнки с одного на другого. Она же всё понимает! А они при ней…
— Эля, ты за пирожком пришла? — сказала я. — Бери и уходи в мансарду.
Эля схватила пирожок и убежала. Все одарили меня одинаковым взглядом, и я вернулась на кухню. Спорить не хотелось. Я вдруг ощутила себя до безумия одинокой и впервые в жизни чётко осознала, что единственные люди, которые меня понимают и поддерживают — это мои пятеро детей. Только с ними мне интересно и легко, а значит, я должна ещё сильнее заботиться о них и помочь им вырасти хорошими людьми. Никакие родственники не заставят меня отказаться от детей. В одном они правы: меня уже не остановить.
Я мыла пол на кухне и невольно вспоминала те моменты из детства, когда мама запрещала мне всякие игрушки, связанные с материнством: то коляску, то куклу с коляской. Тогда я испытывала абсолютно те же чувства, что и сейчас. Всё очень просто — я хочу быть матерью, а меня за это осуждают. Хлеба мало? Не смешите. Места мало? Дом двухэтажный. Чего же тогда у нас так мало, что нельзя поделиться с бездомными детьми? Никогда не забуду, как смотрели на меня ребята из детдома, когда я уходила вместе с Тишей и Элей. Я обещала им, что вернусь, и такое время пришло. Я должна вернуться за теми, кому дала обещание.
Я не стала устраивать Алине проработку за прогул. Ванин трюк с очками прошёл на ура — при первых же насмешках «лысый, лысый!» он нацепил очки, задрал нос и объявил: «Я Риддик!» Все захохотали, и очки пошли по рукам. Каждый мальчишка хотел побыть Риддиком, и лысина стала престижной. А когда на следующий день Ваня заявился в своей крутой курточке, кличка Риддик прилепилась к нему прочно. По крайней мере, моего сына не будут дразнить Кваком. Даже если одноклассница и не оценила его имиджа, можно просто быть Риддиком и задирать нос.
Алина ходила на занятия в косынке и вела себя подозрительно тихо — не жаловалась, утром уходила в школу безропотно, всё время просиживала над учебниками, и я решила, что наконец-то моя лентяйка взялась за ум.
Боже, как я просчиталась! На первом же родительском собрании Марья Ивановна показала мне Алинкины тетради, и у меня глаза полезли на лоб. Таких чудовищных ошибок не мог сделать даже самый заядлый двоечник. Ни одно слово не было написано правильно. Половина слов начиналась с твёрдого или мягкого знаков, вместо двойного «н» красовалось тройное, а все заглавные буквы были не в начале предложения, а в конце. И дурак бы понял, что ошибки сделаны назло, нарочно и с изощрённым цинизмом, но Марья Ивановна сочла, что у девочки просто упала успеваемость.
— Вашей дочери необходимы дополнительные занятия после уроков, — назидательно сказала она, листая очередную тетрадь. — Это что? Кеза вместо коза, сочака вместо собака, да ещё и с мягким знаком после гласной. В прошлом году у неё были одни пятёрки, я её всему классу в пример ставила, вызову к доске и хвалю — вот, говорю, лучшая ученица, вам до неё далеко! А теперь одни двойки. Может, девочка стала мало заниматься?
— Она всё свободное время сидит над учебниками, даже от игр отказывается, — призналась я.
— Это хорошо, — одобрила учительница. — Но явно недостаточно. Я записала её в группу продлённого дня и буду давать ей дополнительные упражнения по русскому. А что творится по математике! Ужас! Кошмар! А чтение! Она словно позабыла все буквы! Скатилась на последнее место в классе!
Я слушала, кивала и думала, что же я сделала не так.
— Марья Ивановна, а какие у неё отношения с одноклассниками?
Учительница растерялась.
— Ну, не знаю. Хорошие отношения. Они за ней стайкой ходят, она никогда не бывает одна. Но мы же говорим об успеваемости...
«Они меня окружают», — вспомнила я и похолодела. Неужели всё это время дочь говорила правду? Нет, не может быть. В мои школьные годы у меня была такая крепкая дружба с одноклассниками! Я не верила, что дети способны на жестокость. Но если Аля не врёт, во что превратится её жизнь, когда школьное время увеличится вдвое?
— Может, не стоит спешить с группой продлённого дня? Я бы позанималась с ней сама.
Учительница вздохнула и отвела глаза. Это означало: «А где вы раньше были?»
— Я понимаю, вам теперь некогда, — доверительно понизив голос, сказала она. — Я видела сюжет о вашей семье в местных новостях. Это благородное дело, и я искренне хочу помочь вам, потому и предложила группу продленного дня.
На этот сюжет телевизионщики меня еле уломали. Когда в сентябре у нас в семье появились двенадцатилетние Алина вторая и красавица Арминэ, нам присвоили официальный статус семейного детского дома, и на съёмках сюжета о нашей счастливой и дружной семье я в первый и последний раз услышала, как Коля играет на гитаре. Сюжет был загляденье, я от умиления даже прослезилась: сроду не знала, что у нас так хорошо. Денежное пособие увеличилось, и детей порадовали известием, что теперь уколы будут делать на дому.
И это я ещё не рассказываю, как отнеслись к новеньким мои родные! Это в телевизоре мама улыбалась. За Арминэ они с Колей вкатали меня в асфальт. «Что, русских мало? Черноглазую приволокла, совсем ума решилась!» Свекровь вообще на съёмки не пришла.
Мы с Марьей Ивановной сошлись на том, что Алина походит немножко в продлёнку, и если это не даст результатов, то я займусь с ней диктантами дома. Тексты для диктантов Марья Ивановна мне даст. (Ещё бы, у нас же книг дома нет).
Пока я занималась приёмными детьми, родная дочь скатилась на двойки. Скатилась задолго до прихода в семью новых детей, так что ревностью это не объяснишь, и скатилась явно назло. Бессмысленно втолковывать учительнице, что Алина знает, как грамотно писать, и ошибки сажает намеренно. Не поймёт, старая перечница. Нечем ей понимать, нету у неё в голове мозгов и никогда не было. А вот есть ли мозги у меня, большой вопрос. Что, если Алина это сделала не назло? Что, если это крик о помощи, а не упрямство? Тут бы пригодился детский психолог, но после истории с хвостами я их боялась, как мохнатых гусениц. Придётся разбираться самой.