Когда приехали Алина вторая и Арминэ — девочки, с которыми я подружилась ещё в бытность мою уборщицей и за которыми твёрдо решила вернуться — я не стала нарушать устоявшийся порядок и поселила их в своей спальне. Мы болтали шёпотом по вечерам, девочки быстро освоились и казались счастливыми. А может, стоило поселить всех четырёх девчонок в одной комнате? Старшие подруги могли бы поддержать мою Алинку. Или хотя бы расспросить о делах в школе — а дела там, судя по всему, творятся тёмные. По дороге из школы я зашла в скобяной магазин и купила банку лака по дереву. Мне нужен был повод для ремонта.
Для начала я решила придерживаться версии, что Алина получает двойки всё-таки назло, и вечером попыталась вызвать её на серьёзный разговор, но тщетно. Аля дурачилась, притворялась, что не понимает меня, и удивлённо хлопала глазами: «Но ведь все школьники делают ошибки. Чем я лучше?» Дело происходило в комнате младших девочек, пока Арминэ купала Элю, а Алина-старшая смотрела телевизор. Я не смогла добиться ни откровенности, ни угрызений совести. Ну что ж.
— Марья Ивановна записала тебя в продлёнку, — объявила я. — Если не можешь хорошо учиться, придётся ходить на дополнительные занятия. Ты меня поняла? Ты вообще осознаёшь, что происходит?
Должно быть, я зря повысила голос, потому что Аля вдруг разревелась, как маленькая, и спросила плаксивым голосом:
— Мам, что тебе от меня надо?
— Мне надо только одно: чтобы ты получала хорошие оценки. Мне не нужна дочь-двоечница.
Выходя, я хлопнула дверью. Я никогда всерьёз не наказывала детей — так, шлёпнула пару раз за всю жизнь, и то скорее шутя, и теперь эта мягкость воспитания вышла боком. Я прекрасно понимала, что должна как следует отругать восьмилетнюю манипуляторшу, но не смогла этого сделать и свалила тяжкую обязанность на Колю, пока он ещё под рукой. Отец он, в конце концов, или где. Судя по обрывкам фраз, услышанных мною из-за двери, Коля дочь не ругал и не стыдил. Он посмотрел её писанину и от души поржал.
— Ай да доча! Нарочно не придумаешь! Ну, все, покуражилась и будет, берись за ум. Чтобы с завтрашнего дня училась как человек, а то тебя и вправду в продлёнку запишут.
— Уже записали, — проныла Алина.
— Доигралась, значит. Сама виновата. Ну, ничего: завтра ваша Мариванна увидит, что ты пишешь правильно, и не будет тебя оставлять.
— Пап, плохо ты её знаешь! Она, наоборот, скажет, что у меня из-за продлёнки повысилось. И ещё на месяц оставит.
— Ладно. Пошли пить чай.
— Не буду.
— Дело хозяйское. Кстати, чем это воняет?
— Лаком для деревянных покрытий, — отозвалась я из своей комнаты, щедро вымазывая едкую жидкость. — Сегодня все девочки будут спать в одной комнате.
Мне было некогда, повторяю в двадцатый раз, некогда даже провести расчёской по волосам, я крутилась с утра до вечера между кухней и стиркой, и я не заметила того, на что мне указала Арминэ через два дня после вселения старших девчонок в комнату младших.
— Аля не пьёт, — сказала она мне без предисловий.
Аля — это которая моя родная. Алина из детдома была девочкой с характером и сразу заявила, что имя своё менять не намерена, и, чтобы их не путать, мы стали звать нашу Алинку только Алей.
— Чего не пьёт?
— Ни чая, ни воды, ни молока. То есть, пьёт одну чашку в день, после школы, и всё. Утром отказывается, на ночь отказывается. Думаю, и в школе в столовой не пьёт.
— Может быть, она просто не хочет?
— Хочет или не хочет, но не пьёт.
— Арминэ, а ты ничего не путаешь? Давно это с ней?
— Я с первого дня замечала, но не присматривалась. Вы нас пятнадцатого привезли, и я тогда ещё обратила внимание, что она утром гренки всухомятку грызёт. А теперь я смотрю, и мне страшно делается. Все дети пьют, а она нет.
— Но после школы-то пьёт?
— Раньше пила. А теперь, когда она в продлёнке, и после школы не пьёт.
Вот ещё незадача. Действительно, в последние пару дней Аля стала какая-то серая, высохшая, но я подумала, что она просто растёт, и не обратила внимания. Теперь она приходила домой в половине седьмого, а не в два, как остальные дети, и у меня оставалось ещё время поразмыслить до её прихода. После разговора с папой она перестала сажать ошибки, но всё произошло так, как дочь и предполагала: учительница обрадовалась, что продлёнка дала результаты, и записала Алю ещё и на следующий месяц.
Зацените логику и глубину ума Мариванны: утром, до продлёнки, ребёнок внезапно начинает грамотно писать и отвечает без единой ошибки, вечером его оставляют в продлёнку и объявляют, что дополнительные занятия помогли. Как быстро они помогли, аж заранее… Я догадывалась, что мне предстоит разговор с учительницей, но не знала, на какой козе к ней подъехать, и медлила.
Не знала я также, на какой козе подъехать к Але. Что за странные формы протеста — то двойки получает, то пить отказывается? Может, пора взяться за ремень? А то эти «серьезные разговоры» мне уже настолько надоели… Не придумав ничего лучшего, я пошла на хитрость. Из замороженных фруктов я сварила исключительно вкусный компот — уж от такого-то лакомства моя упрямица вряд ли откажется!
Но упрямица отказалась. Она молча съела свой ужин — картошку с котлетой и кусок хлеба — и гордо, как мне показалось, удалилась восвояси. Напрасно другие дети нахваливали компот — Аля даже не посмотрела на него.
— От супа она тоже отказалась, — шепнула мне Арминэ.
Я отловила Алю в коридоре наверху и поинтересовалась, чем ей не понравился компот.
— Я не хочу, — тихо ответила она.
— Принцессу из себя строишь? Все хотят, а ты нет?
— Мам, я завтра выпью. Обещаю. А сегодня не буду.
— Нет, ты выпьешь его сегодня.
— Мам, что тебе нужно? Я же больше не получаю двойки.
— Плевать на двойки, ты должна получать жидкость. Сейчас же выпей компот!
— Завтра, — процедила она.
— Сегодня! Не хочешь компот, пей воду! Но пей! Хочешь заработать обезвоживание? Мне не нужна больная дочь.
— Забери меня из продлёнки, тогда буду пить каждый день.
— Ах, вот как? Переупрямить меня решила? Не одно, так другое? Ну, держись, я тебе устрою…
И ударила-то я её всего пару раз, и не больно вовсе, скорее для виду, но такой истерики не ожидала. Я трясла дочь за плечи, требуя, чтобы она успокоилась, так, что её голова болталась, как у тряпичной куклы, я грозила ей колонией для несовершеннолетних и выкрикивала прямо в лицо: «Такая дочь мне не нужна!» — но ничего не помогало.
Аля не хотела успокаиваться. На шум сбежались другие дети и испуганно глазели изо всех дверных проёмов. У нас вообще-то семейных разборок никогда не было, это впервые случилось. В мансарду поднялся Коля, гаркнул на всех, и воцарилась тишина.
====== 7 ======
В тот вечер я сказала «спокойной ночи» всем детям, кроме Али. Я не знала, как сломить её упрямство, и попробовала бойкот. А что? Моя мама так частенько делала, когда я не хотела есть манную кашу. По три дня со мной не разговаривала, бывало, и ведь помогало же! На третий день я готова была съесть лягушку, не то что кашу, лишь бы мама меня снова любила.
Утром, в субботу, я проводила старших в школу и отправилась с четырьмя авоськами в магазин. Ходили слухи, что для школьников скоро сделают два выходных в неделю, как для всех людей, но мне не верилось — учебная программа только усложняется, когда же они успеют всё изучить?
— Тань, привет, мне как обычно. Хлеб, сыр, масло, маргарин, колбасу…
— Чего ты сегодня такая хмурая?
— Проблемы воспитания, — вымученно улыбнулась я. — Моя Алька характер показывает. Прикинь, совсем отказывается пить. Шантажирует меня, значит.