А что поделаешь? Так же прошло и моё детство, и детство моих родителей. Я вспомнила, когда последний раз смотрела на цветы: в пять лет. Потом нужно было получать образование, а потом — растить детей. У всех так, жить некогда. Это жизнь.
Или нет, не в пять лет. В одиннадцать, когда впервые сбежала с уроков и удрала гулять в окрестный лес. Комары ещё не начались, но уже цвели фиалки и куковала кукушка. Я стояла на поваленном бревне, и голова шла кругом от обилия звуков и запахов. Понимала, что я бессовестная, что поступаю плохо, но как же здорово было в лесу! Я позволила себе погулять целый час, а потом вернулась в школу получать нагоняй. Что проходили, не помню, а тот час на природе запомнила навсегда.
Я задумалась. На какой-то миг вся наша цивилизация показалась мне перевёрнутой с ног на голову. Умные врачи, не умеющие отличить генетическое заболевание от чесотки, школа, набитая садистами всех возрастов и где умеющих читать детей заставляют повторять по слогам «мама мыла раму»... Честный, не продажный суд, умная администрация, лечение здоровых, экзамен, отнимающий у детей весну... Кунсткамера идиотизма какая-то, а не планета! Почему я должна считать всё это нормальным?
«Чушь. Если мне не нравится весь мир, значит, проблема не в мире, а во мне», — повторила я себе известную истину и отправилась на кухню.
— Если и этих отвезёшь, будет всё как прежде, — подал голос Коля из-за телевизора. Он опять переселился в дом. — Пора бы уже наиграться.
— Это тебе, любезный, пора наиграться, — ответила я. — Всё-таки возраст уже, как бы чего не случилось.
— Не забывай, что дом записан на меня, — напомнил Коля. — В случае развода ты не получишь ни одного квадратного метра.
Ну вот, наконец-то речь зашла о разводе. Он не скандалист, мой Коля, он всегда говорит спокойно и весомо — настоящий стратег. Только воюет, к сожалению, со своими.
Ваня, Алина и Аля частенько возвращались в синяках и царапинах. Я молча поливала их перекисью. Сначала спрашивала, откуда, но дети стандартно отвечали: «Упал. Упала», и я перестала спрашивать. Что поделаешь, если у нас такие дороги.
Начались экзамены, и я не успевала резать пионы. На Алиных едва отросших волосах банты держались только с помощью системы заколок и резинок.
— Не верти головой, — напутствовала я её. — И не бегай, а то банты свалятся.
И почему для нас, родителей, так важны банты? Чуть ли не важнее, чем сам ребёнок. А ведь вещь-то некрасивая, если вдуматься.
И вот в самый разгар экзаменов на меня, как снег на голову, свалилась Анжела. В обещанный срок она не приехала, и я о ней и думать забыла. Позвонить она не потрудилась, и я была совершенно не готова к приёму гостей. Она ввалилась в тот момент, когда я вытирала сопли Алине, завалившей сочинение.
Тема попалась про Раскольникова, и нормальные дети спрашивали друг у друга, как пишется слово «категория», а моя бедняжка начиталась индийского эпоса и начала своё сочинение такой фразой: «Раскольников думал, что люди делятся не на четыре категории, а всего на две, и это его сгубило».
«Не знаю, как Раскольникова, а тебя это точно сгубило», — сострила учительница литературы. Алине поставили пять за грамматику и единицу за содержание, и теперь нас ждала пересдача. О времена! В наши годы Раскольникова проходили на два года позже, когда критическое мышление уже отбито.
— А вот и мы! — раздался на пороге громогласный крик, и я подскочила по старой памяти: мне всюду мерещились проверки. Оставив Алину, я сбежала вниз, и Анжела заключила меня в свои железные объятия. Воняло от неё как от лошади.
— Анжелка? Привет! Что ж ты не позвонила, я бы пирогов напекла...
— Я не люблю звонить, люблю, когда сюрприз. Ой, как ты постарела! Ну, рассказывай, как у тебя.
Мы сели на кухне пить чай и болтать. Она всё время опиралась локтями на стол, и на нём всё тряслось. После первой кружки я сгоняла её в душ, испекла быстрый пирог, и мы уселись уже в зале. Алина и младшие тоже немножко с нами посидели, съели по кусочку пирога всухомятку и убежали. Анжела рассказывала о себе, жестикулируя, и диван под ней трещал.
В детстве она была тощая и маленькая, но выросла в очень крупную бабу. Гораздо крупнее меня, а я далеко не крошка. Голос её был под стать фигуре, низкий и тягучий. С таким голосом учительницей работать, на детей орать, но Анжела работала в универмаге начальницей отдела.
— Я твоим детям обязательно привезу к школе новую форму. Нет-нет, не отказывайся! Для меня это ничего не стоит.
Аля на кухне соскребла лопаткой жир со сковороды, и пять кошек, заслышав характерный звук, с топотом ринулись мимо нас.
— Как много кошек! — ужаснулась Анжела. — Зачем тебе так много? Усыпи половину.
— Пять на два не делится, — ответила я, слегка опешив.
— Три усыпи, две оставь, — нашла решение подруга детства. Как работница магазина, она хорошо знала арифметику.
— Анжел, я не могу.
— Я могу! Давай, отвезу. Я вообще смелая.
— Ты рассказывала о себе, — напомнила я.
— Ой, да. Муж у меня сбежал, сейчас я живу с Юриком. Я так считаю: первый раз нужно выходить замуж, а остальные разы так. Сыну четырнадцать лет. Прохор. — Она с гордостью показала фотографию. — Я бы второго ребёнка не потянула. Я не могу, как ты, шесть раз рожать.
— Я три раза рожала. Трое приёмных, — призналась я, чтобы сразу внести ясность.
— Я преклоняюсь! — восхищённо протянула Анжела. — Но хоть дело-то того стоит?
— Стоит, — с гордостью ответила я. — Вот только денег мало платят. Нам порой на колбасу не хватает.
— А... А... — в голове у Анжелы что-то замкнуло, и я пришла ей на выручку:
— Я взяла детей не из-за денег, а просто так. Я люблю их, как родных, и не делаю разницы.
— Но детдомовские все воруют!
— Мои не воруют, потому что я выбирала детей не по фотографии. Мы все очень дружно живём.
Анжела выругалась, оглянулась и пообещала:
— Я устрою тебе фиктивную работу в магазине. У нас есть филиал в вашем городе. Будешь раз в месяц приезжать за зарплатой.
— Подожди. Как ты мне это устроишь? Ты начальник отдела или уже директор?
— Я начальник отдела. У нас администратор знаешь какая сволочь? Она на нас орёт, как на не знаю кого...
Когда пришёл Коля, Анжела вытащила из сумки бутылку заграничного бухла за две тыщи рублей, и они принялись выпивать, как старые друзья. Я с радостью спряталась на кухне и начала вечернюю готовку, ни на полсекунды не опасаясь, что подруга уведёт у меня мужа: слишком разный формат. Эти двое скорее станут собутыльниками и будут ездить вместе на рыбалку.
Пьянка плавно перетекла в семейный ужин. «В каком классе учишься? Какие оценки получаешь? Как зовут учительницу?» — допрашивала пьяная гостья всех детей по очереди. Принято считать, что такие вопросы детям очень нравятся. Привезти малышам хоть одну игрушку или конфетку тётя Анжела не догадалась.
Потом я ушла мыть гору посуды, и вслед мне летело клятвенное обещание Анжелы: «Я куплю тебе посудомоечную машину!» Когда пришло время купать мелких, Коля и Анжела пели дуэтом под расстроенную гитару: «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина». Коля вырубился первый. «Квёлый нынче мужик пошёл», — сказала Анжела и допила последние капли из горла. Я постелила ей в своей комнате, и это было недальновидно.
Первым делом она впилилась задницей в этажерку и разбила песочные часы, которые мне подарили однокурсники на свадьбу. Я подмела осколки, улеглась, погасила свет, но тут у Анжелы открылось второе дыхание, и она начала болтать. Стоило мне провалиться в сон, как подруга детства выдавала очередной гениальный тезис, самым умным из которых был: «А помнишь, как тебя в детстве лягушкой дразнили? Га-га-га-га!» Уснуть я смогла лишь в половине третьего и на следующее утро была как зомби.
Дети ушли, кто на экзамен, кто на консультацию. Второпях я забыла нарезать пионы и нацепить девочкам банты. Коля уехал на работу, и мы с Анжелой пили кофе на кухне. Ради гостьи я делала вид, что у меня есть на это время. Анжела была тиха и скромна. Я вежливо вела беседу обо всём понемножку.