Удары прекратились. Шли минуты, из-за двери не раздавалось ни единого шороха, а я стояла столбом и ждала. Прошёл почти час, прежде чем я пересилила страх и снова накинула крючок. Глянула на часы — ого, уже полночь, начало первого! Не самое лучшее время для звонка кому бы то ни было, да и проблема вроде бы исчерпалась. Оставалось одно: включить свет и проверить коридор. Я не смогу не то что спать, но даже сидеть с кочергой в руках до утра, пока не выясню, есть там кто-то или нет.
— Есть кто в коридоре?
Тишина.
— Эй, кто стучал? Отвечайте!
Тишина. Наверно, надо было сперва позвонить Коле или в милицию, но я боялась, что за эти двадцать секунд стучавший проскользнёт внутрь, и ищи его потом по всему дому. А ночевать с ним под одной крышей, кем бы он ни был, мне не хотелось. Я вооружилась табуреткой, подошла к двери вплотную и резко открыла её пинком. Коридор был пуст. Я зажгла свет, внимательно осмотрела каждый закоулок, особенно пространство за дверью, и никого не нашла. Половик был не тронут, не было натоптано, и все вещи лежали на полочках, как я их уложила. Щеколда задвинута. Полный порядок. Мне что, показалось? Нет, такне кажется.
Тот, кто долбил, не мог никуда уйти, у него физически не было возможности. Я бы его увидела, я не оставляла прихожую ни на секунду. А удери он во двор, осталась бы открытой щеколда — да я бы и услышала, как он её отодвигает, нашу щеколду со второго этажа слышно. Тогда что это, чёрт побери?! Нечего было и думать уснуть в ту ночь. Еле дождавшись рассвета, я побросала вещи в сумку, сунула ключ в условное место под калиткой и на первом автобусе уехала в город. Ни одну из кошек я утром не увидела.
В маминой квартире, которая теперь официально была моей, я начала лихорадочно наводить уборку. Нужно было готовить место для квартирантов. Я провозилась до двух, и мне удалось немного прогнать из головы ужас предыдущей ночи. Позвонила Анжеле и детям, потом свекрови — попросила кормить кошек, пока меня нет, — потом Коле на сотовый. Коля был дома, зашёл за запчастями.
— Ты чем в дверь колотила? — спросил он недовольно. — Вся обшивка полопалась, надо ремонтировать.
— Это не я, вчера кто-то пытался проникнуть в дом. Я страху натерпелась.
— Не выдумывай. Дверь на себя открывается, а в неё снаружи лупили. Может, у тебя пьяные гости были?
— Не было, кто-то чужой ломился. Коль, вы там поосторожней!
Не поверил. А я обшивку и не заметила, спешила убежать. Ладно, потом разберёмся. Сейчас надо отоспаться.
Проснулась в шесть утра. Квартира блистала чистотой. Я опять выспалась — третий раз уже на своём веку! — и села пить кофе. Скорей бы мама доехала. Тяжело там, наверно, в поезде, я сама никогда не ездила. Сложила в комод мамины вещи, пересыпала лавандой, а в шифоньер повесила свои.
Навела порядок в сумочке. Прочитала визитку дедушки Арминэ, подумала. Осилим мы поехать за границу? Не осилим. Буду ли я обращаться к нему за помощью? Не буду. Медленно порвала визитку на мелкие куски и выбросила в ведро. Обнаружила в кошельке деньги. Не то чтобы много, но и не так уж мало. Свободные деньги, предназначенные для моего отдыха. Анжелка велела пройтись по магазинам и почувствовать себя женщиной — ладно, почувствуем. Во сколько там они открываются? В десять? До десяти можно погулять, тут рядом парк. Нужно заполнить своё время активным отдыхом, чтобы поскорее забыть ту ночь. Что это было? Разумного объяснения так и не нашлось. Явно не галлюцинация, галлюцинации обшивку не рвут. И явно не человек, потому что люди не умеют проходить сквозь стены. Жуть какая, бр-р-р…
Прогулялась по парку, посмотрела на собачников и их породистых питомцев. Запомнила шарпея. Эх, псина, псина, кто ж тебя вывел? Прошлась по магазинам, купила обновки себе и игрушки детям. Зашла в парикмахерскую, сделала вертикальную химию. Пришла домой, накрасила ногти. Это не я! Во второй половине дня поехала в центральный парк. Увидела кассу, купила билет в филармонию — даже не посмотрела, на что. Оказался концерт пианиста, и я не пожалела.
Никогда не думала, что мне с моими скудными музыкальными познаниями концерт пианиста может быть интересен. Как он играл, как выкладывался! Я впервые услышала музыку Рахманинова. Какая глубина…
Вечером зашла в летнее кафе, взяла коктейль с каким-то салатиком. Как всё интересно: сумерки, цветные лампочки, молодёжь гуляет, детишки бегают. И музыка — ужасно примитивная после Рахманинова. Шла домой, стуча каблуками, и замечала на себе взгляды мужчин. Непривычное чувство!
На следующий день пошла в картинную галерею. Сначала с затаённым дыханием рассматривала картины старых мастеров, потом перешла в современный зал, и настроение подпортилось. Ну нельзя так мазать, нельзя! Стыдно! Это что? Двадцать шесть разнородных предметов, от дохлой курицы до гипсовой башки, свалены в кучу, и надпись: натюрморт. Но изображено старательно — наверно, год трудился.
А это что? Пейзаж. Ровно пятнадцать мазков широченной кистью: пять красных, пять синих и пять зелёных. Оценено во сколько-то там тысяч. Зачем нам фотографическая точность? Это Леонардо, дурак, вырисовывал каждую деталь кисточкой толщиной с волос, а нам и так сойдет. Лет сто назад импрессионистов ругали на чём свет стоит, и склоняюсь к мысли, что правильно делали.
Продажные портреты, намазанные по фотографиям, меня просто умилили. Для наглядности фото оригинала стояло рядом. Похоже нарисовано, ничего не скажешь, и все каноны соблюдены, вот только возрасту всем моделям прибавили лет на двадцать. И за такое ещё деньги платить? Да если б меня так изобразили, я бы этот портрет надела художнику на голову. Нужно срочно писать статью о современном искусстве! Я вышла из галереи и купила блокнот. Думала, что творческий зуд во мне навсегда угас, ан нет, пробудился вновь.
Пробудился во мне не только творческий зуд, но и желание жить, которое я считала утерянным. После галереи я поехала на городской пляж и впервые в жизни искупалась в реке — я же вчера купальник купила. Толстая? Да наплевать. Я не плавала, просто ходила по дну вдоль берега по горло в воде, и это было непередаваемое ощущение. С запоздалыми угрызениями совести я поняла, чего лишала своих детей все эти годы. Когда они вернутся, мы первым делом поставим бассейн, а потом будем приезжать все в город и ходить на пляж.
Наплескавшись вдоволь, я переоделась в кабинке, подкрасилась новой косметикой и пошла гулять по набережной. Как же тут красиво! Как же это здорово — жить! Не спешить, не уставать, не мчаться…
— Девушка, можно с вами познакомиться?
Не сразу поняла, что обращаются ко мне. Меня что, девушкой обозвали?
— Познакомьтесь, — кокетливо сказала я на автопилоте, хотя здравый смысл, честь и совесть хором вопили, что надо его отшить.
Он был чуть старше меня. Мы познакомились и продолжили прогулку вместе. Он недавно развёлся с женой, и она не пускала его к детям. У него был свой бизнес. Он любил читать детективы и смотреть американские фильмы.
— Кстати, через час премьера. Не составите ли мне компанию?
— Звучит заманчиво, — ответила я с улыбкой.
Мы зашли в бар и выпили. С ним было интересно. С Колей я никогда не чувствовала себя женщиной. Чем угодно: кухаркой, нянькой, дружбаном — но только не женщиной. А этот умел ухаживать, и во мне пробуждалось новое, неизведанное чувство.
По дороге в кинотеатр я, извинившись, на минутку оставила его и позвонила из автомата Анжеле: как дети? Всё там было хорошо, если не считать дождливой погоды. Странно, а у нас солнечный день. В разговор вклинилась Эля и объявила, что из-за дождя они весь день сидели на чердаке и играли в больницу: «Ентген делали!» Чудо моё белобрысое, когда ж ты научишься говорить букву «р»?
Мой спутник купил билеты, и так я впервые оказалась в кинотеатре. Фильм был бессмысленный, что-то про битву двух или трёх волшебников, но мне всё равно понравился. Если бы не оглушительный звук из динамиков, было бы ещё лучше. Мы грызли поп-корн и обсуждали разжиревшую актрису. После кино он купил мне в вестибюле диск с этим фильмом на память.