«Имс, – бессильно думает Артур и прячет в ладонях лицо, неведомо от кого в этой кромешной темноте, рискуя поджечь волосы о сигарету, – Имс».
Но Имса он никогда больше не увидит, он знает, никогда.
Он так убежден в этом, что через неделю, бесцельно сидя в ресторанчике и делая заметки в огромном блокноте, все еще в ожидании зова лоа озера и уже немного отойдя от шока, связанного с кровью петуха, он минут десять пялится на загорелого мужчину в голубой рубашке, весело переговаривающегося о чем-то с обычно угрюмым барменом. У мужчины широкие плечи, татуировки на руках, много амулетов поверх рубашки и в виде браслетов на запястьях, красивые пальцы. Он стоит к Артуру спиной, слегка набычившись, но даже когда оборачивается, Артур некоторое время продолжает его разглядывать бездумно, погруженный в сонное равнодушие.
И вдруг в животе рождается кусок льда, который постепенно затапливает все тело, катит тошнотворный холод к ногам и сердцу, и Артуру кажется, его сейчас хватит паралич, он уже не может пошевелиться.
Имс поворачивается и смотрит прямо на Артура, снова без улыбки и даже с каким-то злым огоньком в глазах.
Артуру нестерпимо хочется бежать прочь, перескакивая через столы и стулья, как в фильмах, но он только закрывает глаза.
Зря, зря он не верил.
Лоа были благосклонны к нему.
Глава 7
Артур улетел в Бенин, а Имс летит в Лондон.
По идее, Имсу нечего делать в Лондоне, зато куча дел в Париже и Амстердаме, но он проводит половину суток в самолете, с пересадкой во Франкфурте, и, чертыхаясь про себя, стоит в толпе пассажиров и ждет свою сумку. Черная багажная лента ползет еле-еле, люди бросаются к своим чемоданам как будто утерянным и заново обретенным блудным детям.
Имсу мучительно хочется курить, но забиваться в прозрачный аквариум курительной комнаты аэропорта – спасибо, увольте. Это слишком похоже на газовую камеру, и не потому что внутри чересчур много дыма. От длительного перелета у Имса сводит мышцы шеи, у него ноет висок, противно и невыносимо. Родину Имс не любит чуть меньше галантного Парижа, но это вовсе не означает, что визиты на родные берега приносят ему хоть чуть-чуть удовольствия.
Из Хитроу до Ватерлоо он едет на экспрессе, попеременно разглядывая попутчиц и попутчиков и смазанные скоростью пейзажи за окном. Ни снаружи, ни внутри нет ничего, достойного внимания, и Имс прикрывает глаза, позволяя себе на полчаса нырнуть обратно. За веками жаркая африканская ночь, и запахи табака и пота, и в ладонях немедленно рождается ощущение чужого тела.
Пальцы Имса непроизвольно скрючиваются, чтобы удержать, но удерживать нечего, и когда в кожу впиваются ногти, Имс приходит в себя и расслабляется. Механический голос под потолком объявляет о прибытии к месту назначения через пятнадцать минут, белый фосфоресцентный свет режет глаза. Покурить так и не удалось. Рука мнет в кармане и так уже сильно пострадавшую пачку сигарет, и Имс то и дело подносит руку к носу: хоть понюхать.
Он с удовольствием сейчас понюхал бы Артура, но Артур за тридевять земель, ближе к экватору, чем к Имсу, и вряд ли рассчитывает увидеть Имса хотя бы еще раз в своей жизни. При мысли об Артуре настроение Имса немного улучшается, и он покорно терпит всю эту дурь с запретом на курение, сутолоку вокзала Ватерлоо, и, наконец, выбирается из внутренностей Лондона на свежий воздух.
Между прочим, в Лондоне тоже лето. Это лето пахнет высокооктановым бензином, близким дождем, потными туристами и чаем Эрл Грей. Имс садится в такси, и едет в отель, но где-то на половине пути меняет решение и просит отвезти его к ближайшему пункту проката автомобилей. Шофер невозмутимо перестраивается и сворачивает в переулок, и все это молча, не произнеся ни единого слова. В Момбасе Имс уже бы наслушался комментариев и пережил бы пару эмоциональных всплесков. Нет, все-таки иногда он любит Англию.
Через полчаса у Имса скромный темно-зеленый ягуар. Имсу видится в этом что-то символичное, размышления плывут в этом направлении вяло и умиротворенно, так что опоминается Имс уже далеко за пределами Большого Лондона на шоссе А64. Он не спал уже больше суток, в глазах песок, и ломит уже не только висок, но и поясницу, и, слава богу, Имса отпускает. Теперь он думает о том, что надо продержаться до Йорка, раз уж его за каким-то хером понесло в этакую даль, куда он вовсе не собирался, и не промахнуться мимо поворота на 63, и что дебилов на дорогах не стало меньше, а наоборот, и что к маленькой домашней гостинице на пять номеров на границе Найтингейл Вуд он доберется, даст бог, только к поздней ночи.
Чем дальше на север, тем меньше машин, навигатор советует Имсу удивительный бред. Это здорово. Навигатор вообще – отличное изобретение. Имс обзывает его разными словами на разных языках, а навигатору похуй, он все так же советует Имсу дурацкие маршруты и покладисто передумывает, когда Имс сворачивает не туда, куда надо. В машине царит удивительное единодушие, Имс выключает кондиционер и опускает оба боковых окна. Ветер творит в салоне всякие непотребства с имсовыми волосами, и Имс вдруг, очень внезапно, чувствует себя таким невозможно юным, тонким и звонким, каким он, кажется, никогда не был на самом деле.
Он сворачивает с трассы и едет по мелким, почти проселочным дорожкам, выученным наизусть с детства, и кажется, что ничто, ничто не изменилось с тех пор – все те же то каменные, то плетеные изгороди, и разбегающиеся налево и направо дубовые и буковые аллеи, ведущие к фермам, и мягких очертаний холмы, похожие на зеленое сатиновое одеяло.
Имсу нечего было делать в Лондоне, а вот то, что ему зачем-то было нужно в Йоркшир, он понимает только сейчас. Но до гостиницы остается всего один поворот, и перед внутренним взором маячит толстый и короткий стакан с двойной порцией виски, а где-то там, в ближайшей перспективе – подушка и мягкая кровать. И спать.
И еще Имс практически слепо доверяет своей интуиции, развитой чуть ли не до состояния предвидения. И раз интуиция притащила его в Йоркшир, значит, так тому и быть, что бы он ни думал по этому поводу.
Думать он будет потом. Завтра.
***
Старая дубовая дверь из чуть неровных досок, прокопченных временем, и пасторальная вьющаяся роза карабкается по незаметной леске справа от входа. Над дверью раскачивается янтарно-оранжевый фонарь, и все вокруг точно как в сериалах BBC про маленькие английские деревни.
Имс входит в полутемный холл, прямо по курсу стол администратора с едва светящейся лампой, а слева, словно запыленные самоцветы, поблескивают бутылки в крошечном баре. На столе перед Имсом круглый медный звонок, и Имс щелкает по блестящей пуговке сверху. Переливы звонка быстро затихают, прячась в бутылках и тяжелых складках бархатных штор. Если в гостинице и есть постояльцы, то, скорее всего, они давно спят и видят десятый сон. Тут самая настоящая прилично-правильная английская провинция, с кружевными салфеточками на креслах, вышитыми подушками, традиционным алкоголизмом и бесконечными сплетнями, перед которыми пасует даже самая грязная пиар-компания.
Слышны размеренные шаги, и в нише позади стола открывается неприметная дверь.
– Добрый вечер, боюсь, что мы уже закрыты… – слова выходят округлые и важные, и Имс невольно улыбается, а ностальгия вдруг собирается сладким и горьким комком в горле.
– Меня в пути застала тьма, холодный ветер, мокрый снег… Упс, со снегом, кажется, проблемы, но неужели вы, Уиллис, не предложите мне ночлега?
Пауза тянется и тянется, под завязку наливаясь тишиной. Уиллис делает шаг вперед, навстречу Имсу, а Имс шагает навстречу ему, и они останавливаются в паре футов друг от друга. Имс думает, что Уиллис постарел, но величия ему от этого только прибавилось – настоящие английские дворецкие старой школы как готические соборы: возраст им к лицу. Брови Уиллиса поднимаются на одну десятую дюйма, по меркам остального человечества это приблизительно соответствует изумленному воплю и пляскам радости. Комок в горле у Имса становится еще больше и мешает дышать, выдавливая слезы.