– Знаете, мне пора, – сообщает Имс, огибая священника по дуге.
Тот смотрит Имсу вслед, и Имс ощущает этот взгляд между лопаток еще долго-долго, даже после того, как, добравшись до отеля, бросает сумку в багажник,и садится за руль, не обращая ни малейшего внимания на настойчивые уговоры Уиллиса остаться на ланч «приличным образом».
Он уже потерял довольно времени на наивную чушь, дурно выспался, замерз ночью и вспотел утром, вон, браслеты давят до сих пор, и у него куча дел в Лондоне, а потом в Париже и в Амстердаме: надо же в конце концом заняться безумной идеей Кобба. Разве не за этим Имс вообще наведался в Европу? Дорогой чумовой друг может в одиночку натворить таких дел, что мало никому не покажется, нужен глаз да глаз, если Имс не хочет проблем на собственную жопу.
– Нет-нет, Уиллис, – говорит Имс, опуская стекло в двери на половину высоты, – никаких ланчей, чая, печенья и сандвичей с огурцом. Времени у меня нет, желания оставаться тоже. И, думаю, не стоит напоминать, что в большом доме никому не нужно знать, что я был здесь.
Уиллис поджимает губы. Ну понятно, он и так бы никому ничего не сказал, вытянуть информацию из Уиллиса не проще, чем из надгробного памятника. Даже когтями не получится.
Имс мысленно сплевывает – вот же напасть, что ж это сегодня одни только когти и кладбища на уме? Нет, пора, пора домой!
– Если только, конечно, этот ваш блаженный викарий не проболтается, – бурчит Имс, закрывает окно и стартует с места с проворотом.
Поэтому он, само собой разумеется, не слышит, как Уллис удивленно говорит вслед поднявшейся пыли:
– Викарий? Но викарий Клиффорд уже года два как ушел на покой и переехал...
Но нет, нет, нет, этого Имс не узнает еще долго-долго.
Глава 8
Артур счастлив.
Болезненно как-то счастлив, впервые за много-много лет, и это счастье сочится из него, как кровь из разверстой раны.
Имс нашел его, Имс сам пришел к нему, сам. Для Артура это почти немыслимо, ему трудно в это поверить, но он верит – потому что: ну это же Имс, он всегда поступает не так, как все.
Имс его трахает, как всегда, зажав рот и нисколько не жалея, и Артур полузадушенно орет на всю деревню, и, наверное, распугал всех озерных лоа, если они еще остались в глубине этой мутной лужи, и самый главный лоа теперь к нему никогда и ни за что не снизойдет. Артуру кажется, они так трахаются, что с пальмы, прильнувшей к отельному балкончику, дождем сыплются финики.
Имс в этот раз совсем не разговорчив, он большей частью молчит или отвечает односложно, видимо, у него здесь какая-то темная работенка, и он не сильно хочется раскрываться перед Артуром. Как будто тот сам не может догадаться: какая-нибудь контрабанда, что же еще.
Артур только спрашивает:
– Как же ты выбрал себе дело именно здесь?
Он хочет спросить это язвительно, но получается чуть ли не благоговейно. Но Артур уже перестал обращать внимание на такие вещи. Ему надоело себя презирать – по крайней мере, в постели с Имсом этого точно делать не стоит, глупо, да и время будет потеряно. Сейчас минуты и часы можно использовать совсем иначе, чем раньше.
Когда Артур просыпается, Имса рядом нет, и постель пуста так, как будто в ней никого и не было вчера, даже пятен, обычных для бурного секса, не наблюдается – Имс был вчера как-то непривычно аккуратен, очевидно. Не очень на него похоже – обычно в удовольствии он не ограничивает себя ничем, уж точно не потребностью в опрятности.
Но Артуру все равно – он потягивается, смотрит в белое, уже раскаленное небо, и чувствует бешеный прилив сил, будто его накачали какой-то космической энергией. В зеркало на него смотрят совершенно пьяные, сонные от счастья глаза, и Артур непроизвольно улыбается.
Его ждет сотня дел, в первую очередь очередной визит к уже знакомой ему ведьме в широкополой шляпе. Ару куда-то исчез с того момента, когда на Артура налетел безголовый петух и измазал его в своей крови – фу, Артур даже сейчас содрогается от воспоминания. Но Артур не сильно сожалеет о пропаже гида – местные жители склонны к алкоголизму, да и Ару уж слишком трясся, слишком параноил, словно не опытным проводником к вудуистским магам выступал, а невинным прохожим, впервые узревшим подобные вещи. Или ты в теме, или нет, а если боишься, держись подальше, не так ли? Впрочем, Артур понимал, что таких, как Ару, к вождению туристов по колдунам толкает обычное безденежье. От Артура он уже получил внушительную сумму и сейчас, вероятно, где-то ее пропивает. Ну а может, закупается продуктами на семью, в которой семнадцать ртов, кто его знает.
Так или иначе, Артур бодро шагает к лодочнику, и они медленно плывут к дому под пальмой; все вокруг сонное от жары и, кажется, еле слышно жужжит, как большая жирная муха, напившаяся крови.
Артур хмурится и отгонят тошнотворные ассоциации. Он верит, что в этот раз ему повезет во всем – может быть, наконец-то пришел его главный час. Артур верит, что человек должен служить высшим смыслам. Как там говорил Ирвинг Стоун? «Чтобы идти в этом мире верным путем, надо жертвовать собой до конца. Назначение человека состоит не в том только, чтобы быть счастливым, он приходит в мир не затем только, чтобы быть честным, – он должен открыть для человечества что-то великое, утвердить благородство и преодолеть пошлость, среди которой влачит свою жизнь большинство людей».
Может быть, именно здесь, в этом времени и месте, сойдутся в точку все линии, и Артур поймет, ради чего, собственно, судьба его так усердно точила – до определенной формы, до определенной жесткости. Как море точит камень – до тех пор, пока он не станет ровно таким, каким подходит стихии.
Артур так увлечен своими мыслями, что даже не замечает, что уже стоит перед мамбо – у той в руках садовая лопатка, а руки в садовых же перчатках, как у какой-нибудь добропорядочной пожилой английской дамы. Только растение, которое она обкапывает, вовсе не чайная нежная роза и не романтичная душистая лилия, нет, это какая-то жуткая хреновина, похожая на пурпурного жирного и хищного питона, зарытого частичного в землю, только питон еще опушен по всей длине синей щетиной. Артур сразу же размыто вспоминает рассказ Уэллса о плотоядных орхидеях, и его опять корчит. От штуковины, между прочим, несет гнилым мясом – ну ладно, не то чтобы прямо несет, но ощутимо попахивает.
Тут только Артур спохватывается, что не знает ни слова по-дагомейски. Но мамбо выпрямляется, насмешливо щурится и приветствует его на совершенно понятном английском.
– Духи озера благосклонны к тебе, мистер, доброго тебе дня.
– Доброго дня, – улыбается в ответ Артур и недоумевает, зачем он вообще платил деньги Ару. – Я пришел узнать, могу ли я рассчитывать на ритуал вызова лоа Нугу, если мой вопрос не оскорбит тебя, мамбо.
Мамбо внимательно смотрит на него из-под полей все той же соломенной шляпы, а потом медленно, аккуратно кладет лопатку на плетеный стул.
– Мистеру помощь мамбо не нужна совсем, – как бы чуть удивленно и чуть недовольно говорит ведьма. – Нугу сам приходил к тебе, мамбо видит. У мистера прямая связь с Нугу, да не разгневаем мы его своими желаниями. Мистер приглянулся Нугу, это сразу видно.
А потом ведьма почему-то тычет Артуру чуть повыше локтя, на левое предплечье. Артур в легкой рубашке с коротким рукавом, и, насколько он видит, на предплечье ничего особенного нет – кожа как кожа, уже загорела. Артур загорает моментально, он смуглый от природы, но загар проблем ему никогда никаких не приносит, в отличие от людей с бледной кожей.
Мамбо криво улыбается и скрывается в доме, а Артуру ничего не остается, как убираться восвояси. Лодочник, пока ждал его, успел выкурить какую-то чудовищную сигарету, и теперь вся одежда Артура пропитывается запахом адской самодельной махорки из каких-то местных листьев, жутко вонючих.