В номере он сдирает с себя рубашку, залезает под хиленький душ и пытается освежиться под тоненькой струйкой теплой вонючей же воды. Плечо и руку вдруг нещадно щиплет, и Артур идет к зеркалу.
На коже виднеются следы длинных когтей – глубокие, кровавые, хотя и уже затянувшиеся ссадины.
Артур не может вспомнить, чтобы на него нападала кошка. А судя по следам, это должен был быть ягуар, по меньшей мере.
С другой стороны, он видел, какие длинные и острые накрашенные ногти были у женщин на той сантерии и как распутно все эти молодые и жадные бабы себя вели. Он допускает, что может не помнить все, что там произошло, вряд ли, конечно, дошло до секса под всеми этими душными испарениями и алкоголем, но полапать и поцарапать его вполне могли.
Он трогает пальцами ссадины, мимолетом жалеет, что не заметил вовремя и не обработал антисептиком, но сейчас это делать уже поздновато. Потом пожимает плечами и натягивает свежую рубашку. Смерть, если она остановила на тебе свои пустые глаза, уже не отведешь. А страх – это лишняя трата сил, так ведь, кажется, говорил Имс?
***
Когда он появляется в городе вечером, ему кажется, что прохожие реагируют на него несколько странно. Не все – лишь некоторые, но.
Вот старик в нелепом синем головном уборе, не поддающемся никакой классификации, сначала смотрит пристально-остро, но потом вдруг – раз, раз – моргает, моргает и старательно отводит взгляд. Пожилая женщина с корзиной папайи под мышкой только лишь сталкивается с ним глазами и тут же начинает торопиться, суетиться, закрывать лицо платком. А на лице еще одного мужчины, аккуратного, седобородого и неуловимо похожего на Моргана Фримана, Артур совсем отчетливо ловит секундно мелькающую эмоцию – страх. Быстрая и темная тень, а потом загорелое лицо снова неподвижно, как у негритянского фараона.
Котону больше не кажется Артуру пугающим, наоборот – он находит в хитросплетениях, нагромождениях его улиц и улочек нечто созвучное своей душе. Мир родился из хаоса, думает он, и только потом возникли формы, а чуть позже появились жизнь и смерть. В этом городе, кажется, можно наблюдать все три этапа одновременно. Кажется смешным, что еще несколько дней назад Артур до потери пульса боялся каждого шороха в этих подворотнях.
Он не знает, что с ним произошло.
Наверное, просто привык, он же, в конце концов, этнограф, не так ли?
Правда, «Артур, отважный этнограф» звучит почти так же комично, как «Артур, отважный библиотекарь». Да и при чем тут отвага? Артур ведь не собирается бороться ни с какими силами тьмы. Да и, если честно, за каким хреном он этим силам сдался? Нет в нем ничего такого, чтобы его избрали орудием или жертвой, посланником или проводником.
Именно поэтому, думает Артур, он может быть совершенно спокоен. Он ведь слишком умен, чтобы всерьез лезть в какие-то ритуалы. Да и ритуалы эти – всего лишь ритуалы, повторяющийся набор действий, вводящий некоторых легко внушаемых людей в транс. Все религии используют приемы гипноза и НЛП в той или иной степени, а остальное довершает вера.
Но Артур как раз не верит. Он не верит, что с помощью нарисованной на земле пентаграммы можно вызвать абсолютное зло, и уж тем более не верит, что с помощью чьих-то волос и неопрятной куклы из воска или дерева можно наслать смерть. Беда всегда приходит случайно, и никакой избранности здесь нет. Просто цепочка нелепых случайностей. Может быть, в этом даже есть какая-то несправедливость, выбор было бы легче объяснить, пережить, принять. Но случайности… Разве не обидно будет, если прямо сейчас на голову Артура из какого-нибудь окна на втором этаже ссорящиеся супруги в порыве ревности выбросят чугунный чайник или утюг? А здесь это реально. Просто случай, один из тысячи подобных.
Занятый этими мыслями, он пересекает двор, полный всякого подозрительного и негигиеничного хлама, стучится в уже знакомую странную квартиру – на это раз у него припасена для старого алкоголика, собирающего дома разнузданные оргии под видом магических мистерий, бутылка чистейшего виски. Старик приветливо растягивает щербатый рот, к вискарю тянется нетерпеливо, но при этом как бы сторонится Артура и смотрит на него, как птица, как-то боком.
– Что-то не так? – вежливо спрашивает Артур. Он решил проверить, насколько здесь обойдется без Ару, может, хитрый хунган так же хорошо знает английский, как и мамбо, ведь городской житель, в отличие от нее. – Вы помните меня? Я Артур, приходил вместе с Ару, помните?
Артур надеется, что в старике проснется знание английского, и он сможет записать пару интересных комментариев по поводу состоявшейся сантерии. Он сам плохо помнит, чем она закончилась.
Но старик вдруг закатывает глаза и хватается за голову, испускает чудовищные стоны, изображая мигрень, и машет руками так, что драный халат на нем раскрывается и являет взору Артура неаппетитные анатомические подробности, о каких он бы предпочел никогда не знать.
– Сильная хворь, – хрипло и ломано шепчет хунган, вращая глазами. – Сильная зараза, белый мистер может заразиться, белому мистеру надо уйти.
– Может, тогда посоветуете, куда мне съездить, где еще я могу увидеть настоящее вуду? – наивно интересуется Артур.
Тут старик на секунду забывает про свою мигрень и щерится зубастой зловонной пастью, а потом шипит хищно, как змея, словно бы яд выплевывает.
– Акодессэва.
***
Имс снова куда-то пропал, Артур ждал его два дня, но тот так и появился. А дни и ночи без Имса теперь кажутся пустыми, бессмысленными, словно Артур в это время не существует, словно спит и видит пресные сны.
Поэтому он покупает билет на самолет из Котону до Ломы. Можно было бы добраться и на джипе, города разделяет всего-то 145 миль, но Артур не желает снова связываться с местными и очень хочет побыть один. Впрочем, без Имса он везде и всегда один, неважно, сколько с ним рядом толчется народа. А время перелета совсем смешное – меньше часа.
Конечно, он слышал об Акодессэва, не раз читал, рассматривал фотографии. Но одно дело читать, а другое – увидеть самому. Сама столица Того оказывается неожиданно нарядной, по большей части состоящей из белых, каких-то очень легких домов, на одной из площадей Артур видит красный кафедральный собор в готическом стиле. Здесь повсюду рынки, на улицах все что-то продают прямо из корзин и ящиков. Много новостроек, которые выглядят современнее, чем некоторые в Европе, – словно бы здесь разместились поселения инопланетян. Но Артура все это не интересует – он ловит на пыльной дороге такси, захудалую машину вроде бы русского (советского?) производства баклажанного цвета, водитель долго испуганно отнекивается, когда узнает, куда надо ехать, но шелест купюр его убеждает, как всегда.
С виду Акодессэва напоминает обычный рынок – те же кучи и развалы, те же зазывные причитания торговцев, на грубых деревянных столах разложен всяческий хлам, и только при близком рассмотрении этого хлама можно прийти в ужас. Кучи эти – многочисленные головы, хвосты, кожа и конечности разных животных. Головы и лапы собак и обезьян, черепа хищных рыб и крокодилов… местные жители рассматривают колдовский маркет как аптеку, споро разбирают порошки из тертых костей и целебных трав, которые призваны помочь даже от смертельных болезней, а от иных в Африке даже и не начинают лечиться.
Здесь же понавешаны и разложены десятки талисманов и статуй-сувениров, а кое-где, на низких полках, можно увидеть еще свежие вырезанные органы животных, и Артура перекашивает. Людей он жалеет меньше, чем собак или диких кошек, он предпочел бы, чтобы там, в этом темном углу, трепыхались человеческие сердца.
Здесь надо быть настороже, на рынок стекаются самые разнообразные темные личности из местного населения, да и не только, – легко можно как лишиться кошелька, так и попасть под ауру чужого заклятия. Хотя в основном пока все выглядит безобидно. Артуру по очереди с детской непосредственностью предлагают высушенные черепа обезьяны и пумы, сушеный половой орган буйвола, клыки крокодила, толченый бычий хвост, зародышей летучей мыши, копыта газели.