Но он идет дальше, пока не видит некое подобие замасленной пестрой палатки в дальнем конце рынка. Рядом с палаткой терпеливо переминается целая толпа, некоторые люди просто сидят и даже лежат в пыли на земле, бездумно уставившись в выжженное белесое небо. Это прием у колдуна, и, судя по длине очереди, колдун считается очень могущественным.
Артур думает, что только сумасшедший захочет выстоять такую очередь, чтобы поверить в россказни хилера. Это ж чего так страстно надо желать?
Он пожимает плечами и удаляется от очереди все дальше, намереваясь приобрести какую-нибудь причудливую статую домой, в Париж, не зря же он съездил сюда, нужно какое-то вещественное доказательство – прежде всего самому себе, для тех дней, когда путешествие в памяти размоется, как глиняная дорога тропическим ливнем, и превратится в нечто эфемерное, ненастоящее, происходившее с кем-то другим. Сон чужого человека.
Одна статуя ему по душе – зеленоватая от старости, страдальчески заломившая руки, которых явно больше, чем полагается, и он уже лезет за бумажником, как вдруг обнаруживает в недрах сумки нечто совершенно неожиданное.
Спина становится вдруг липкой и холодной.
Артур не верит глазам и тянется пощупать то, что с невинным бесстыдством факта занимает его сумку и тревожит память, душу, все нервное нутро. Это рубашка Имса, заляпанная кровью, но разве Имс не забрал ее в тот вечер, когда… Разве Артур не выбросил ее? И почему она в сумке – Артур совершенно точно помнит, что не брал ничего подобного, он вообще запасся только самым необходимым, путешествие-то на один день, и куда – в цивилизованную столицу, туда-обратно самолетом…
Пальцы судорожно сжимают ткань, впиваются в нее ногтями, будто Артур щупает не рубашку, а самого Имса, ведь здесь же его кровь, его частица, то, что делает Имса живым.
Он вспоминает тот вечер, когда Имс коснулся ртом его рта… и Артура не стало.
Он думает, что Имс, может быть, уже никогда не вернется – и с чего он стал так уверен в том, что если тот, по странному совпадению, прилетел в Котону, он прилетел именно к Артуру? И что теперь они будут вместе? Вообще, с чего ты взял, что все будет хорошо, неужели ты такой любимчик судьбы? Да что-то не похоже, раньше за тобой подарков фортуны замечено не было. Все случайно, Артур, все случайно, и ты вовсе не избранный – ни для кого.
Сам толком не понимая, что делает, не желая понимать, не желая даже задумываться, Артур, все еще с ладонью в сумке, словно прикипевшей к окровавленной ткани, шагает обратно к дрянной розовой палатке, и – о чудо! – возле нее нет ни одного человека. Ни одного!
Артур думает, что опоздал, что сеанс окончен, что хунган уже ушел, но когда вступает под навес, видит его – сморщенного, как финик, совсем крошечного, похожего на паука, с бамбуковой палочкой, продетой через нос, и белым гримом на лице, катастрофически комического.
Хунган смотрит на него оценивающе и звонко щелкает языком.
– Заговор на смерть? – буднично интересуется он, как будто спрашивает, какой сорт сыра будет брать Артур и сколько вешать в граммах.
– Что? – Артур вздрагивает, отшатывается и неловко вытирает пот со лба. – Нет, нет, что вы… Приворот. Любовный приворот, – едва выговаривает он нелепые слова, больше подходящие для какой-нибудь зареванной девицы. – Вот, – он вытаскивает мятую рубашку, всю в бурых пятнах крови, и тут хунган как-то сладко щурится.
– Хорошо-о, – напевает он. – Это очень хорошо-о. Будет тебе кукла, белый. Самая замечательная и правильная кукла.
***
Дорогу назад в деревню Артур помнит смутно, точно возвращался очень пьяный. Все сливается в памяти в один ком – гудение самолета, гул в ушах, такси в городе, потом лодочник, напевающий какую-то ужасно заунывную песню, которая мучила Артура своим бесконечным рефреном…
Едва успев ополоснуться под душем, он проваливается в тяжелое забытье, будто бы его накачали каким-то паленым самогоном, и, кажется, его организм рискует вовсе не проснуться, но все же делает усилие, и Артура выталкивает на поверхность багровой черноты, в которой он плавал всю ночь. Голова раскалывается, глаза опухли, ссадины на плече, кажется, воспалились, судя по ощущениям…
Классно съездил на колдовской рынок, нечего сказать. И даже ведь ничего с собой не привез – ни записей, ни фотографий, ни сувениров, все из головы вылетело.
Впрочем, нет.
Привез.
Артур рывком садится на кровати, и в голову начинают лезть полузабытые образы, как будто бы это случилось не вчера, а сотню лет назад.
В сумке у него, на самом дне, завернутая в темный лоскут грубой холщовой ткани, лежит грубо вырезанная из черного дерева кукла, чьи нелепые черты напоминают Артуру кое-кого, хотя, конечно, это только игра воображения. На груди у куклы разведенной в вине кровью намалевано сердце, которое было пронзено длинной иглой, накаленной на огне. После этого Артур, кажется, потерял разум ненадолго и обрел его только здесь и сейчас, ранним утром, если судить по положению солнца. Едва начался рассвет.
Артуру иррационально кажется, что он совершил какое-то страшное преступление, причем по глупости. По какому-то злому навету, по наваждению, нашедшему на него внезапно и бесповоротно среди тысяч колдовских штучек, этих зловещих и хищных вещей.
Когда он пытается подняться, в виски точно кто-то стреляет разом из двух пистолетов. Артур стонет, не в силах сдержаться.
Кто-то рядом хмыкает и насмешливо интересуется.
– А я погляжу, этнографы нынче отрываются без всякого стеснения? Ну и ученые, однако, пошли, что за разврат… Где твои духовные скрепы, Арти?
Артур распахивает глаза – насколько он вообще может это сделать сейчас.
Имс возмутительно свеж, чисто выбрит, бодр, весел, и бледно-васильковая рубашка ему очень к лицу. Сидит и жует какие-то орешки. Цвет лица у него великолепный даже в сизом отблеске рассвета.
– Ты вернулся… – беспомощно скрежещет Артур сухим горлом и протирает воспаленные глаза.
– О да, – кивает Имс. – Не сразу тебя разыскал, но вот я здесь. Оцени, я еще вчера развлекался в европейских казино, а сегодня уже – вот на этой грязной луже. И она мне категорически не нравится. Гнилое какое-то место. Может, и ты уже подгнил за эти три недели, что меня не было, а, Артур? Судя по твоему виду, очень даже.
Что-то не дает Артуру покоя в этих словах, но он так счастлив, что отмахивается от некой назойливой, но никак не оформляющейся в слова мысли.
– Я рад, что ты вернулся, – говорит он и улыбается.
Имс улыбается в ответ и пересаживается на кровать, а потом крепко берет Артура за затылок и притягивает для поцелуя.
Корявая кукла в крошечном платьице из лоскута Имсовой рубашки, с кровавым сердцем и нелепыми волосами из конской шерсти тоже улыбается, словно ей разрезали рот от уха до уха, но никто этого не видит.
А кровь-то ведь была не Имсова, вдруг как-то очень четко понимает Артур, упиваясь вожделенными вкусом и запахом губ и кожи. Он вовсе не был ранен в тот вечер.
Кровь была не убийцы, а убитого.
В голове у Артура совсем мутится.
Что же он тогда наделал?
Глава 9
Раннее-раннее утро, занавески на окне задернуты плотно, и все же между плотными коричневыми полотнами – розовая дрожащая полоса света. Оглушающая тишина, даже птицы еще не орут, наверное, солнце еще только продирается сквозь густой тропический лес, куда выходят окна спальни. Артур, сгорбившись, сидит на краю кровати спиной к Имсу, и этот свет дрожащими пятнами ложится ему на плечо. Как следы поцелуев, думает Имс. На контрасте все остальное кажется черным и как будто теряет контуры, растворяясь в окружающих сумерках.