Но Имс, кажется, радуется тому, что Артур наконец-то выглядит спокойным. Не бесится по пустякам, не застывает лицом, а непринужденно разговаривает и даже улыбается. Постоянно улыбается.
Имс вздыхает с облегчением и наконец-то сосредотачивается на своих мутных схемах, ради которых они, конечно, и прибыли в Ломе, не любоваться же столицей Того. Хотя здесь есть чем полюбоваться: с юга город обрамляет драгоценных цветов океан, с севера – большая белоснежно-сахарная лагуна, с востока на запад его опоясывает бульвар Сиркюлэр, окаймленный кокосовыми пальмами. Имс обещает Артуру прогуляться там вечером – и обещание свое исполняет, когда возвращается: целый, невредимый и довольный.
Уже вечер, когда они прогуливаются по бульвару, и солнце очень быстро, горячим шаром, падает за горизонт, на прощание заливая дрожащим красным светом разноцветные черепичные, шиферные и железнолистовые крыши, башни неоготических ажурных соборов, широкие пальмовые листья, покинутые опустевшие рынки, облизывая золотыми языками отели, построенные в форме стилизованных традиционных африканских жилищ. С океана веет прохладой и влагой, и воздух похож на нежную вуаль, которая касается лица ласково, как рука Бога.
Имс травит какие-то байки, которые почти не доходят до мыслей Артура, но он снова улыбается и кивает, а потом Имс что-то ему заговорщически шепчет и тянет за рукав.
– Дорогуша, помнишь то вино, которое мы пили вечером нашего знакомства?
Артур почему-то чувствует холод в груди и тут же – обжигающий толчок возле сердца.
– Бесподобное было вино, никогда такого раньше не пил, – подтверждает он.
– Не пил, но еще выпьешь. Открою тебе великую тайну, Арти, никто ее не знает. Покажу, у кого я беру это вино.
И они углубляются в паутину улочек, которая ведет уже к пригородам, застроенным глинобитными домами. Имс останавливается перед одним таким домом, почти зажатым другими, так что на улицу выглядывает лишь одна узкая зеленая дверь, и стучит условным стуком.
Дверь открывается далеко не сразу, на пороге необъятных размеров негритянка, которая окидывает их недоверчивым взором, но потом делает знак рукой, и они спускаются в какой-то подвал.
Где-то сбоку действительно угадывается винный склад, но большая черная мамочка ведет их в обычную комнату, заставленную с пола до потолка туристическими сувенирами, какие обычно продают в уличных лавках, в основном резными раскрашенными фигурками людей и животных. В этой недолавке спиной к ним стоит совсем сухонький, худой старик в темной одежде, а когда он поворачивается, то так и впивается пристальными глазами. Сначала в Артура, а потом в Имса.
Смотрит он долго, будто на незнакомых, и Артур задает себе вопрос, все ли в порядке у старика с памятью и вообще с головой. Но потом тот выдыхает, словно бы шуршит старая бумага:
– Имссс… Пришел за тем, за чем обычно?
– Да, – беспечно кивает Имс. – Четыре бутылки.
– Женуариа, – властно дергает подбородком старик, и негритянка скрывается в темноте.
– А ты изменился, – вдруг говорит старик. – Легба одарил тебя вниманием.
– Легба, говоришь? – вдруг хмыкает Имс. – Не подбрасыванием ли в мой дом мертвого петуха выражает он свое внимание?
Артур уверен, что старикан сейчас смертельно разозлится, но тот вдруг разражается вполне искренним, хотя и ужасно скрипучим смехом. Жутковатым смехом.
– Это слуги Легбы стремятся помочь ему воссоединиться с тобой, Имс. Петух призван облегчить ему путь к тебе. Открыть все дороги.
– И какие же это дороги? – подозрительно спрашивает Имс.
– Всякий раз этот путь разный, – усмехается старик. – Иногда это кровавые реки. Иногда это чары любви. Иногда это старые забытые ритуалы. Очень старые и совсем забытые, но всегда наступает миг, когда они вновь обретают силу.
Тут старик переводит свой тяжелый черный взгляд на Артура, и того ошпаривает узнаванием. Да нет, не может быть! Скорее всего, он обознался, неверный свет лампы, вероятно, тому виной.
Но они снова в Ломе, и Артур готов поклясться, что если намазать лицо старика белой краской, то он увидит перед собой хунгана, который соорудил для него ту самую чертову куклу вуду.
– Брось, Гордон, что ты мне заливаешь тут про Легбу, – говорит Имс. – Ты же викканский маг, черт тебя подери, а туда же, дуришь туристов, спекулируешь на засушенных обезьяньих причиндалах…
– Викка и вуду суть разные стороны практической магии, – возражающе скрипит Гордон, неожиданное имя для вудуистского шамана, чей «офис» находится на рынке Акодессэва. – Почему, веря в одно, я не могу верить в другое? Легба очень похож на нашего бога. И на одного твоего бога, Имс, если ты послушаешь зов своей крови.
– Я не верю в богов, – отмахивается Имс.
– И в магию ты тоже не веришь?
Имс хмурится, но молчит, а потом нехотя говорит:
– С магией я сталкивался. Не очень приятный опыт.
– Да неужели? Это тебе пока не с чем сравнивать, – в безобразной улыбке кривится Гордон и вдруг резко выбрасывает вперед длинный указательный палец, как пистолет. – Вот туда посмотри!
Они оба вздрагивают и поворачиваются в указанном направлении, как стрелка компаса.
На одной из полок стоит небольшая фигурка из какого-то черного дерева – искусно вырезанный человек с огромным фаллосом и оленьими рогами на голове. Одну из его ног обвивает змея, а в руке он держит виноградную гроздь.
– Кто это, по-твоему, Имс? Мой Рогатый бог? Легба? А может быть, Дионис? Или все же Херн? Или Цернуннос? А может быть, это ты, а?
– Я польщен, Гордон, и вполне доволен размерами своего члена, но до этого Рогатого мне далеко. Да и рогов мне вроде еще не наставили, – он ухмыляется, и Гордон медленно опускает руку, точно сдуваясь.
– Вон твое вино, – говорит он. – Плати, и убирайтесь отсюда.
И правда: черная Женуариа стоит в дверях, держит по паре бутылок в каждой своей могучей руке и гневно раздувает ноздри. Она явно солидарна со своим хозяином.
Имс протискивается мимо нее, запихивает ей несколько купюр в карманы фартука и забирает бутылки.
Когда они вытаскиваются из темного подвала на свежий воздух, то оба глубоко вздыхают, с невероятным облегчением. Имс укладывает бутылки в дорожную сумку, и они ловят такси, чтобы отправиться в аэропорт – пора возвращаться в Котону.
– Не обращай внимания на Гордона, он с придурью, – после долгой паузы все же поясняет Имс. – Его предки приплыли сюда давным-давно из Ирландии, и рецепт вот этого вина передавался из поколения в поколение издревле, никому еще не удавалось ничего подобного сделать во всем мире. Сам Гордон выдает себя за продвинутого шамана вуду, но на самом деле исповедует викку. Подозреваю, что Легбу он привечает, потому что для него это почти что его Рогатый бог. Виккане образ Рогатого свистнули у кельтов, в точности списали с валлийских богов – Кернунна, Цернунноса, Херна, как ни назови, на выходе одна и та же херня. Все они были боги-охотники, боги потустороннего мира, да еще и боги плодородия. Легба очень на них почему-то похож – тоже с оленьими рогами и ого-го какими детородными органами. Боги странствуют по миру и времени вместе с теми, кто в них верит, Арти. Тебе это должно быть интересно как этнографу. Гордон же не напугал тебя?
– Нет, конечно, – сипло говорит Артур, тщетно пытаясь проглотить внезапно возникший в горле ком.
Ему очень страшно.
***
Пока Имс снова спит в самолете, Артура продолжает терзать страх.
Что, если этот хунган каким-то образом помешает его планам?
Что, если он дал Имсу знать о намерениях Артура, что, если у них какой-то тайный язык?
Что, если он сразу тогда сообщил ему о кукле? Что, если на Артура уже наложено проклятье?
Что, если Имс убьет его? Почему он сегодня так нежен, так безмятежен?