Психоаналитик пытается ему помочь, и они рисуют какие-то картинки, и у Артура из-под карандаша все время выходят нечеткие силуэты мужчины с рогами и старые дома в зарослях, но он не может сказать, откуда к нему пришли эти образы.
Иногда, когда он гуляет по набережной Сены, а после садится в кафе на террасу – так, чтобы видеть воду, ему кажется, что вся его жизнь – сон, и он просто не может проснуться, а то, что маячит в его мозгу, – зацепка, которая должна ему помочь пробудиться.
Но потом он улыбается и мешает ложечкой кофе. Он слишком рационален для таких мыслей. Он же чувствует себя вполне счастливым сам с собой, в этом городе, у него хорошая работа и прекрасная квартира, мансарда, из которой видна Эйфелева башня, хотя и очень издалека.
У него все прекрасно.
Он ходит в это кафе в Латинском квартале каждый вечер после работы и наблюдает, как закатное солнце освещает серые воды Сены. А еще с этого ракурса виден силуэт Нотр-Дам, на который можно смотреть бесконечно. Артур всегда обожал архитектуру, но самому стать архитектором не довелось – не хватало воображения.
В один прекрасный весенний вечер, когда вовсю цветут каштаны и орут птицы, недалеко от кафе на набережной останавливается роскошный автомобиль – слишком броский для Парижа, да что там, слишком броский и выпендрежный для любого времени и климата – Bugatti Veyron ослепительного алого цвета. Точно большая роза распустилась посреди серости, и Артур даже моргает, глазам реально больно смотреть на это алое пятно.
А когда снова поднимает взгляд, то видит, как из Bugatti легко выскакивает высокий широкоплечий человек в светло-сером отглаженном костюме, и рубашка на нем белоснежная, в общем, он явно из тех парней, чьи трусы стоят бюджета маленькой африканской республики. Волосы у него зализаны гелем, аккуратная бородка, а в ботинки можно смотреться. И тень падает так причудливо от закатного солнца, что кажется – у этого припонтованного мужика рога на голове. Не козлиные, а, скорее, оленьи. Коронообразные, ветвистые, такие могли бы украсить и самца королевского оленя, Артур видел их в зоопарке.
У Артура неожиданно немеют руки. Вот просто сразу и всерьез – от плеч до кистей. Будто отморозило – и он знает, что такое бывает от сердца. Звук вдруг пропадает во всем мире, остается только картинка, и, пока незнакомец идет к нему небрежной пружинящей походкой, Артур озабочен только тем, чтобы пошевелить пальцами. Нет, правда, только этим.
Может быть, тогда бы он сумел воткнуть вилку себе в горло. И покончить со всем этим дерьмом уже навсегда.
Имс садится напротив, как прежде: разваливается в кресле, обитом штофом с цветочками, по-хозяйски окидывает взглядом террасу – яркие цветы в горшках, хлипкие крошечные столики – а потом останавливает острый взгляд на Артуре.
И глаза у него золотые.
– Я смотрю, твои дела идут удачно, – поразительно, что Артуру даже удается имитировать ровные интонации светской беседы. Он сам в шоке.
– Не жалуюсь, – довольно кивает Имс, как будто ждал этого вопроса, и тоже со светской интонацией. – Бриллианты оказались хорошей темой. Надо было только объяснить господам, как надо правильно работать. Но ничего, они оказались очень понятливые.
Артур прочищает горло, чтобы задать следующий светский вопрос, но вдруг понимает, что это совершенно бессмысленно.
– Кто ты? – сипло шепчет Артур.
– Я тот, с кем ты хотел остаться навсегда, насколько я помню, – ухмыляется и пожимает плечами Имс, совсем как раньше.
Совсем как раньше.
Артура внезапно тошнит, как будто его укачало. Как хорошо, что он пил только кофе.
– Ты не он, – медленно выдавливает Артур. – Не он.
– Имя страшно произнести, да, Арти? Страшно назвать вещи своими именами? Да ладно, не кисни. Это могло бы стать трагедией, но не стало. Конечно, я не пришел в восторг, когда ты оставил меня гнить в болоте, но, видишь ли, тогда я уже несколько изменился. Кстати, это ты меня изменил. Жертвоприношение и воссоединение. С тем, кто давно меня искал и нашел через тебя. Ты хороший медиум, Артур, отличный, хотя и душевнобольной. Мой сломанный мальчик, – с дикой нежностью добавляет Имс, и Артур зажмуривается.
– Все эти мысли… все эти желания мои… Выходит, они были не мои…
– Отчасти твои, Артур. Тебе лучше знать, дорогуша, сейчас-то ты не проводник духа.
– Это Легба? – тускло спрашивает Артур. – Хотя нет, я же видел… видел алтарь… и долину… нет, это Кернунн…
– Имена не так важны, как кажется. Имен много, а сущность одна. Разве подходит слово «любил» к тому, что ты испытывал ко мне?
– Нет, – в ужасе шепчет Артур.
– То-то, – Имс усмехается. – Но это же ничего не отменяет. Забудь о словах, Артур. Я пришел за тобой. Я готов быть твоим. Навсегда, как ты хотел. Ты дождался, Арти. Дождался.
– Ты убьешь меня? – как бы ни было жутко, Артур признает, что это справедливо.
Имс смотрит на него серьезно и одновременно как бы слегка удивленно. Даже зрачки у него темно-золотые. Он касается коленом колена Артура под столом.
– Нет, малыш, конечно же, нет. Я буду любить тебя. Отныне и во веки веков.
У Артура наконец-то отмирают руки, и он даже может ухватиться за крохотную кофейную чашечку. Ему все так же страшно, но неизвестно откуда в нем вдруг прорастает надежда. Словно кто-то включил лампу посреди темноты.
– Но ты же чудовище, Имс. Ты даже не совсем Имс. Бог мой, я выпустил на волю чудовище… одно из самых кошмарных…
– Это просто рефлексии. Но ты уже убивал, Артур, хватит играть в куклы, дорогуша. Я не в обиде, знаешь ли. Ты сделал меня счастливым, ты даже не представляешь, насколько. И не только меня. Меня ждали здесь очень давно...
Имс едва заметно кивает в сторону, и Артур видит примостившегося у крайнего столика на террасе молодого мужчину – у него рыжеватые кудри, удивительные, словно бы совсем прозрачные и очень голубые глаза. Одет он тоже в щегольской темно-синий приталенный костюм. И еще у него острые зубы. Слишком острые для человека.
В другой стороне в низкое кресло присел, вальяжно вытянув длинные ноги и задумчиво изучая свои ногти, второй мужчина. Это уже знакомый Артуру рыжий – тот самый рыжий, тощий, с острым и нежным лицом, которого Артур видел с Имсом в кондитерской в Котону. Только вот что-то в нем тоже изменилось. Волосы у него переливаются на солнце, как огонь, от красного к золотому, и в этих переливах Артуру кажется, что среди кудрей мелькает такая же золотая, в темную полоску… змея. Небольшая, но вполне узнаваемая. Змея.
Но Артур мигает, и рыжий снова просто рыжий, и у него скучающий вид, как у бодигарда на деловой встрече хозяина.
Это ведь и есть пробуждение, думает вдруг Артур. Не будет больше жизни, так похожей на сон. Его ждет совсем другое. Совсем, совсем другое. Позволит ли он своему страху отказаться от альтернативы тихой жизни парижского библиотекаря?
Имс сидит и терпеливо ждет, поигрывает дорогущей зажигалкой.
Так тихо, и только солнце облизывает темные силуэты зданий и деревьев, пламенеет золотыми окнами на воде.
– Я думал, что это бог, – наконец говорит Артур. – Кернунн. Я думал, что это бог.
– Дело в том, Артур, что не всем людям нужны боги, – тихо говорит Имс, наклоняясь близко, так близко, что Артур чувствует его теплое дыхание. – Некоторым нужны чудовища.
Артур молчит, только смотрит, не отрываясь, Имсу в глаза. Золото завораживает, утягивает внутрь. Возразить Артуру нечего.
Имс улыбается нежной, ужасной улыбкой, протягивает ладонь и деликатно кладет пальцы Артуру на рукав. Кроваво-алые когти изумительно смотрятся на темно-сером шелке пиджака.
– А ты ведь, детка, как раз из таких.
The end