А затем все заканчивается.
Я кидаюсь к лежащей на полу, разбросившей руки, Дарии: на её нежной коже ни единого следа от ожогов.
***
Никто не помнит, с чего началась эта война; но все знают, за что мы воюем сейчас.
Мы за каменной, высокой стеной; у нас есть река, утоляющая нашу жажду и наши нужды.
Другие, по ту сторону, вынуждены питаться тем, что есть; скудные, редкие родники и мелкое озеро не в силах удовлетворить их растущее с каждым днём племя. Но зато у них более плодотворные земли, чем в королевстве.
Мы за хрупкими плечами Дарии, точнее, Тории, способной во мгновение ока уничтожить сотни наших врагов, измысливших очередную пакость. Жаль, что эта способность требует времени на восстановление; иначе мы давно бы уже перебили всех этих ничтожных, надоедливых насекомых.
Они подсылают регулярно шпионов; подсыпают яд, подкупают юных эрберов; они следят за Дарией ежесекундно, ожидая, пока я отвернусь, чтобы нанести роковой удар. Старейшины отправляют простых людей на верную смерть; мы называем их куклами - марионетками в руках опытных кукловодов, идущими навстречу собственной гибели только потому, что так кто-то решил. В моем народе не принято рисковать жизнью; все мы знаем, за что вступаем в бой; никто из нас не будет умирать по чужому слову - только по личному желанию. Мы свободные люди,которых нельзя принудить - и тем острее ненависть к этим, выполняющим чужие приказы.
Дария родит девочку, и её сила перейдёт к ней; сын моего брата будет расти с наследницей и готовиться стать её защитником. Я буду охранять детей, как когда-то мой отец охранял маленькую Дарию и меня, и в день, когда на девочку возложат острую, зубчатую корону, кончится моя служба.
Кончится на плахе, ибо я лучше всех буду знать, как подобраться к юной принцессе.
Дария уже на сносях; роды ожидаются через пару недель. В последние дни её высочество почти никуда не выходит, но сегодня ей захотелось на луг: сплести венок, собрать молодых трав.
Я неотлучно рядом, готовый всегда прийти на помощь.
Тихо шелестит ветер, перебирая редкие колоски, обрывая слабые лепестки. Земля суха; уже дней пять нет дождя. Ноет шрам на ладони: будет непременно, не позже, чем завтра, прольётся, спасёт будущий урожай.
Движение за плечом.
Я прыгаю с места.
Рывком бью по шее, роняя чужака на иссохшую почву. Прижимаю горло коленом к земле, одновременно крутя головой, пристально разглядывая окрестности. Подношу висящий на шее свисток к губам: через пару минут за напавшим явится десяток эрберов. Как знать, не соберется ли и кто-то из них нанести смертельный удар?..
Никому нельзя доверять, даже себе - а себе и подавно. Глаза могут не увидеть, а нос не почует опасность вовремя - и Дария умрёт, а вместе с ней умрёт и все наше королевство.
Я наконец поворачиваюсь к пленнику.
Русые, короткие, до плеч, волосы; выразительное, чётко очерченное лицо; тёмные глаза-вишни.
Взгляд - но не затравленной, испуганной добычи, а смертельно уставшего человека.
Пленник оказывается пленницей.
***
Роды затянулись надолго. Белая, как мел, Дария то и дело вскрикивала от боли; краснела, как весенний тюльпан, и вновь бледнела, как пасмурное небо.
Пока три опытные повитухи крутились вокруг принцессы, я внимательно разглядывал каждую деталь их одежды. Конечно, всех троих женщин тщательно обыскали, но кто знает?..
Наконец, свершилось; красный, точно ошпаренный, младенец явил на свет свое недовольное личико и угрожающе завопил.
Дария, откинувшись на подушки, лежала, прикрыв глаза; женщина заботливо вытирала со лба пот. Другая заканчивала пеленать малышку; третья приглашающим жестом указала на дверь.
В соседней комнате уже ждали; мать Дарии приняла внучку. Ближайшие несколько часов она в безопасности; к новорожденной никто не сможет прикоснуться, кроме родной крови, никто не сможет нанести ей вред.
Впервые за много лет Хазрат ад-Дин почувствовал себя лишним.
***
У меня было время, и, вместо того, чтобы предаться отдыху, я решил навестить пленницу.
Она сидела в глубине клетки, уставившись перед собой, и ломала пальцами сухую соломинку. Я подошёл; “кукла” заметила меня, но даже не повернула голову.
- Завтра тебя казнят, - сообщаю я пленнице. - Зачем тебе это понадобилось? Неужели нравится рисковать жизнью ради ваших вонючих старейшин?
Соломинка обрывается, и пальцы подхватывают следующую.
- Ведь ты молода и хороша собой, - продолжаю громче. - Могла бы жить и жить, если б не чужие приказы.
- Пошёл вон.
Ослышался?
- Что...
- Пошёл вон, скотина, - она говорит, не разжимая губ. - Чего притащился? Нравится унижать других? Млеешь от чувства собственной власти? Цепной пёс, а все туда же - учишь других жизни.
Я смеюсь над её очевидной глупостью.
- Цепной пёс?.. По крайней мере, я пёс по своей воле, а не по чужой.
Девчонка прыгнула к решетке так внезапно, что мне пришлось отшатнуться.
- Что ты знаешь о воле, жрущий с руки хозяина? Вы отобрали у нас земли и воду, отобрали жизнь, и гордитесь этим, вы, сидящие за каменной стеной, точно в вечном рабстве? Вы сжигаете наших детей сотнями, не желая уступать ни одной капли, пока мы умираем от жажды!
- У вас ведь есть озеро, - уверенно возразил я. - Кто мешает вам меньше рожать, чтобы воды хватало на всех? У вас есть земли!
Горький смех вырывается из её губ.
- Озеро? Ты о той пересохшей ещё прошлым летом луже?