Выбрать главу

Мне стало грустно оттого, что улетел Волчатников. К Лиде идти не хотелось. Напиться что ли? Взяв томик стихов Анненского, который оставил мне комэска, я пошел в свой барак и устроился на кровати, потягивая пиво.

Анненский мне понравился. Его стихи проникали вглубь души, мысли об одиночестве были созвучны. Так я лежал и читал, отрешившись от окружающего мира. Аэродром, солдаты, бараки — все это было не здесь, где-то вдалеке, там, где меня не было.

Примерно около семи вечера над аэродромом, словно отзвуки дальней грозы, разнеслись звуки от движков реактивных самолетов. Пришел Винник и по привычке разглаживая усы, сообщил, что приземлился полк перелетчиков, переправлявших МИГ-25 в Афганистан.

От нечего делать я прогулялся на аэродром. МИГи выглядели приличнее наших «Сушек». Выкрашенные снизу в голубой, а сверху в темно-зеленый цвет, они действительно представляли собой грозное оружие. Насколько я знал, хорошо показали себя в горах Афганистана.

Солдат пришлось потеснить и расставить в нашем бараке дополнительные койки для летчиков и техников полка. Идти им было особо некуда — до города далеко, а местные дамы оказались все заняты, поэтому гулять начали здесь же, в бараке, разливая разбавленный спирт в солдатские железные кружки. К вечеру некоторых потянуло на подвиги.

Где-то около часа ночи в нашу комнату вошел дневальный и разбудил меня, сказав, что вызывают к телефону. Приходько мирно похрапывал в своей кровати, а кровать Тернового была пуста — на этот раз он ночевал в Калитве у жены.

Испуганный женский голос сказал мне по телефону:

— Товарищ замполит, это из столовой, Илона. Здесь под окнами ходят пьяные и хотят залезть. Я сегодня дежурю, не могли бы вы подойти?

— А где дежурный по столовой? — спросил я, стряхивая остатки сна.

— Не знаю, но его здесь нет.

— Хорошо, сейчас буду.

Я набросил на себя техническую куртку, взял фуражку и пошел в теплую темноту к столовой. От фонарей падал неровный свет на песчаную дорожку. Было тихо, почти беззвучно. Даже сверчки не нарушали покой южной ночи. Я увидел, как вдалеке промелькнула серая тушка крысы, скрывшаяся под солдатским бараком и всё, больше ничего и никого. Временами эту тишину нарушал пьяный гомон голосов, доносившихся со стороны аэродрома, там весело пиликала гармошка, призывный женский смех. Видимо кто-то из перелетчиков вез гармонь с собой.

Возле столовой было тихо, в окне ни одного огонька. Я постучал в деревянную дверь и услышал торопливые шаги.

— Кто там? — раздался несколько испуганный женский голос, в котором я узнал голос Илоны.

— Это я, Лихачев, — отозвался я вполголоса, словно боясь спугнуть стоявшую вокруг тишину.

Мне было смешно от этой ситуации. «Наверное, девушка всё это выдумала», — подумалось мне. Стало скучно дежурить одной, да еще ночью, захотелось мужской компании. Может я ей приглянулся, вот и вызвала меня, а не кого-то другого. Такое бывает — кто-то хочет познакомиться ближе и ищет удобный предлог.

Дверь со скрипом отворилась, показалось освещенное луной бледное лицо девушки, её испуганные глаза. Илона, действительно чего-то испугалась. Теплые руки взяли меня за локоть и повлекли вглубь темного коридора, внутрь здания. При этом Илона не забыла захлопнуть дверь и закрыть её на засов. Мы шли по залу летной столовой. Сквозь оконные стекла в зал пробивался холодный лунный свет.

Комната, где коротала ночь Илона, была небольшой, совсем крохотной, и находилась неподалеку от варочного зала — типичное подсобное помещение. Старая настольная лампа, стоявшая на тумбочке, несмотря на разбитый плафон, по-прежнему рассеивала свет. В углу стояла солдатская кровать, на которой лежал матрац, аккуратно заправленный одеялом. Подушки почему-то не было.

Где-то тихо капала вода из крана.

Обычный запах столовой — запах пищи, жира, нагретого на сковороде растительного масла, перебивался тонким ароматом духов, доносившихся от девушки. От неё пахло сиренью, пахли её волосы, кожа. Вместе с тем, мне вдруг показалось, что от девушки пахнуло и чем-то другим, скорее похожим на запах спирта. Вероятно, она выпила для храбрости. Движенья её были расслаблены, глаза странно блестели в неярком свете ночника.

Мы стояли и молчали какое-то время, не отрывая взглядов, словно погружаясь друг в друга незримыми лучами глаз, как написал бы Анненский.

— Что случилось? — спросил я осипшим, непослушным голосом.

— Пьяные здесь у здания ходили, стучались. Я испугалась. Садитесь сюда! — она показала мне на деревянный стул возле кровати.