— Это и настораживает, — произносит Ян задумчиво в тот момент, когда открывается дверь бокса.
— Долго я, блять, ждать тебя должен? — доносится до нас в край рассерженный голос Дымницкого.
— Чё? — растерянно на него смотрю, пытаясь сообразить, о чём речь.
— Чё-чё, — передразнивает меня он. — С телефоном твоим что? Невозможно дозвониться! — выговаривает с претензией.
Блин. Я вышла к Яну ненадолго, но, заболтавшись с ним, совсем забыла о том, что меня должны забрать ребята.
— Не знаю. Он там, в подсобке лежит, — объясняюсь, пока его высокая фигура направляется к нам.
— Сама в подсобке ляжешь, если через три минуты не посадишь свою задницу в тачку, — предупреждает он, задержав взгляд на моих пальцах, всё ещё на автомате выполняющих ритмичные движения на коже Кучерявого.
— Ясно, я буду там через две!
Мне дважды повторять не надо. Топаю к выходу и уже собираюсь послушно ретироваться из покрасочного цеха восвояси, но внезапно замираю у двери, когда до меня долетают слова, адресованные Яну.
— Проверь, всё ли при тебе. Она могла стащить что-нибудь ценное.
В груди опять что-то надламывается.
Закусываю губу до боли.
Стискиваю металлическую ручку до побелевших костяшек и, отсчитав про себя несколько секунд, толкаю дверь.
Вот ведь козлина!
Никак мне своё долбаное портмоне простить не может! Норовит уколоть при каждом удобном случае.
Быстро переобуваюсь в кроссовки, хватаю неизменный рюкзак и мёртвый телефон, севший в ноль.
Достал! Как достал!
Уходя, вырубаю свет в боксе. Выхожу на улицу.
Мож самой до хаты добраться? Долго, холодно, метро далеко. Разберусь? Пошёл он в жопу!
Гоняя в голове этот варик, натыкаюсь глазами на его тачку. И как переклинивает резко. Решение потрещать, наконец, наедине кажется единственно правильным и необходимым.
Ну потому что сколько можно гнобить меня за ту кражу? Уже извинялась не раз и давно за содеянное… как это… раскаялась. Во!
Моргаю.
Поднимаю взгляд наверх.
Мелкие снежинки, кружась, опускаются на щёки и спинку носа.
— Ты опоздала на тридцать пять секунд, — скрипит рядом этот душнила.
Я даже и не заметила, как подошёл.
— Переживёшь, — чеканю сухо и забираюсь в салон.
— Между прочим, я звонил тебе пять раз, — продолжает выказывать своё недовольство уже в машине.
— Телефон разрядился.
— Ты не в состоянии следить за грёбаными процентами?
— А можно не устраивать из этого целую проблему вселенского масштаба? — закатываю глаза, устраиваясь на сиденье поудобнее.
— Ты сама по себе проблема, Бортич, и должна…
— Ниче я тебе не должна! — взрываюсь, хотя минутой ранее давала себе установку на спокойствие.
— Развозить твою задницу по Москве я тоже не нанимался! — трогаясь с места, цедит он в ответ на мою реплику.
— Я смотрю, моя задница никак не даёт тебе покоя, — подмечаю язвительно. — Слишком часто её упоминаешь.
— Не льсти себе, — выезжает на оживлённую трассу, подсвеченную рядом фонарей.
— Чего орать из-за ерунды? Ну, не дозвонился. Ну, дошёл до бокса. Перенапрягся, что ли?
— Пока ты клеила Кучерявого, я тратил своё драгоценное время впустую!
— Ой, ну прям! И, если что, никого я не клеила! — оправдываюсь перед ним зачем-то. — У пацана заболела шея, я сделала массаж. Чего ты так завёлся? М? — намеренно провоцирую и хожу по краю.
— Просто заткнись и сиди молча, — бросает грубо. — Если бы не просьба Паровоза, пилила бы сейчас своим ходом. По ночи.
— Кто знает, мож это куда лучше, чем находиться в обществе глубоко обиженного мужика, — ворчу я себе под нос, но он, естессно, слышит.
Зыркнув в левое зеркало, включает поворотник и резко сворачивает на обочину, где останавливается.
— Давай. Вперёд! — сжав челюсти, предлагает зло и выжидающе на меня смотрит.
— Ну это ж бред вшивой кобылы.
— Сивой, — исправляет уже по традиции.
— Неважно, — отмахиваюсь. — Смысл этих движений?
— А смысл терпеть тебя тут? — опускает стекло, и холодный воздух улицы проникает в салон.
— К чему этот кидняк?
Достаёт из пачки сигарету и дважды чиркает зажигалкой, блеснувшей в темноте красным огоньком.
— На понт берёшь? Я всё равно доберусь, чё.
Глубоко затянувшись, медленно выдыхает дым, после чего стучит указательным пальцем по виску.
— Какой резон? Мы с тобой едем в одну точку. Дай мне тоже покурить, — забираю у него сигарету и только-только успеваю к губам поднести.
— Ты охренела? — выхватывает её из моих пальцев.
— Жмот. Плевать… У меня свои дома есть, — отворачиваюсь к окну.
— «Движения», «кидняк», «резон». Ты бы лучше научилась нормально разговаривать. Противно слушать.
— Твои друзья общаются также. Разве нет? — в лоб выкатываю.
— Ты — девушка. Подобная речь абсолютно тебя не красит. Как, впрочем, и сигареты.
— Хренов моралист.
— Кто ещё скажет тебе правду?
— Воспитывать меня удумал? Какой же ты душный в свои тридцать! — восклицаю я громко. — Это старость, да?
Видели бы вы выражение его фейса и эти глаза.
— Серьёзно, Дым…
— Не хер называть меня так, — произносит по слогам и по какой-то причине злится ещё больше.
— Что такого? Почему? Пацанам можно, а мне нет? — искренне не понимаю, что за необоснованная агрессия в мою сторону.
— Просто закрой свой рот на ближайшие полчаса, — выдохнув, командует он раздражённо.
Выбрасывает окурок в окно, поднимает стекло и снова выезжает на дорогу…
Глава 11. Реактивная
В ту ночь поговорить нам так и не удаётся.
Дымницкий всю дорогу висит на телефоне, а после этого, высадив меня у дома, уезжает в неизвестном направлении.
Поднимаюсь по лестнице. Достаю ключи и открываю дверь.
В квартире никого из пацанов не застаю. Как раз собираюсь позвонить Тохе, чтобы поинтересоваться, почему он не приехал, как тот опережает меня и присылает короткое сообщение.
Череп: «У нас стрелка, Ясь. Будем поздно».
Стрелка… Понятно.
Разуваюсь и шагаю к себе на балкон. Там у меня, так сказать, свой угол обустроен.
Оставляю рюкзак на полу. Швыряю телефон на раскладушку и, сдёрнув со стула футболку, мирно отжатую у Паровозова, направляюсь в душ.
Позволяю себе зависнуть тут дольше обычного, зная, что снаружи никто не ждёт своей очереди. Греюсь под струями горячей воды, стекающей по спине, и наслаждаюсь человеческими условиями проживания, которым искренне радуюсь по сей день.
Сейчас уже не представляю, что такое не мыться неделями или ходить умываться и чистить зубы по туалетам торговых центров. Правильно говорят, к хорошему человек очень-очень быстро привыкает…
Искупавшись, переодеваюсь и нехотя выползаю в прохладный коридор. Поёживаясь, держу путь на кухню, гонимая теми страшными утробными звуками, что издаёт мой желудок, но неожиданно для себя самой замираю у двери, ведущей в спальню Дымницкого, которую он делит с Черепановым.
Не придёт же сейчас, да? Так что почему бы и нет…
Как обычно, совсем не даю себе времени на подумать. Захожу туда и, нащупав выключатель, врубаю свет.
Что тут у нас?
Раньше я сюда лишь заглядывала. Чтобы, например, позвать Тоху похавать или разбудить по его же просьбе.
Останавливаюсь в центре комнаты и не могу сдержать усмешку. В очередной раз чересчур резко бросается в глаза то, что территория будто бы чётко поделена на две зоны.
Хаос и кавардак справа.
Образцовый порядок слева.
Нетрудно догадаться, что и кому принадлежит, правда?
Постель Антона не заправлена. Одеяло в цветной ромбик свисает до самого пола. На подушке — горкой джинсы и свитера. Судя по раскрытому шкафу, Череп явно собирался впопыхах и не мог решить, какой шмот выбрать.