Начинаю раздражаться, глядя на то, как воюет с простынью и пододеяльником. Ещё ж, блять, наклоняется, не специально, но демонстрируя свою задницу, обтянутую тонкой тканью.
— Там снежище такой! Сугробы повсюду, — рассказывает как ни в чём не бывало. Перекидывает волосы через плечо, открывая взгляду спину и острые лопатки. — Пойдём завтра с Черепом лепить снеговика и снежную бабу, — встряхивает одеяло. Платье задирается ещё выше. Мой взгляд непроизвольно скользит по её длинным и стройным ногам.
Где ты была?
На свидании.
— Ну вот, готово. Иди сюда, пей таблетки и ложись. Ты поел?
Бесит, как же бесит.
Не отвечаю.
Наливает воды в стакан, берёт таблетки. Разворачивается. Подходит ко мне. Натыкается взглядом на мою хмурую рожу и мрачный взгляд.
Сука, аж светится вся! Глаза блестят. Щёки горят смущением.
— Пила, что ли? — прищуриваюсь.
— Немного, для настроения, — беззаботно пожимает плечом.
— Для настроения, — повторяю, сцепив зубы.
— Угу.
— Хватит, блять, угукать!
Смеётся.
Смешно ей!
— Ладно, ты не в духе, как я вижу, пойду к себе. Выпей это, — протягивает стакан, но я выбиваю его из её руки, и он с грохотом летит куда-то на пол, в тот же миг разбиваясь на осколки. — Ууу, ну ясно, — качает головой и выходит из комнаты.
Я не двигаюсь. Стиснув челюсти, перерабатываю полученную информацию. Часто дыша, слушаю, как остервенело колотится под рёбрами моё сердце. Чувствую, как закипает в жилах кровь и как расшатывает нервную систему, давшую сбой.
Варюсь в своей чёрной ревности ещё минуты три-четыре. По итогу, не справившись с эмоциями, одержавшими верх над моим больным организмом, отправляюсь к Бортич.
Обшарив кухню и ванную, выхожу на балкон, где она по-прежнему обитает.
— Я переодеваюсь вообще-то, — бросает платье на раскладушку.
Стоит передо мной в одном белье и, пока я изучаю её тело голодным, злым взглядом, каждый волосок на моей коже встаёт дыбом.
— Кирилл, алё, выйди отсюда, — недовольно возмущается она.
Какой там выйди.
Прямо сейчас я направляюсь к ней.
— Кто? — дёргаю за локоть к себе.
— Ты про что? — лепечет, невинно хлопая ресницами.
— Дуру из себя не строй, — наклоняясь ближе, рычу на неё в ответ.
— Тише ты, спокойно.
Её губы растягиваются в издевательской улыбке.
И где-то тут предохранители у меня срывает окончательно.
Глава 22. Вскрываем карты
Яся
— Кто? Глухая? Я спросил, кто!
Давит. Прожигает тяжёлым взглядом. Расстреливает насквозь.
Не моргая, смиренно принимаю всю ту бурю, что на меня надвигается.
— Где ты была? — повторяясь, гремит надо мной громом.
Долго-долго смотрим друг другу в глаза — и вот оно. Это происходит.
Вдруг приходит чёткое осознание того, что впервые за те несколько месяцев, которые знаю Дымницкого, я чувствую от него те эмоции, которые так важны и нужны мне.
Он ревнует.
Не ясно, понимает ли это сам или действует бесконтрольно, не анализируя в моменте своего состояния.
— Кирилл… — морщусь в тот момент, когда его пальцы стискивают мои плечи.
— С кем? — словно через силу выдавливает из себя главный вопрос. — Эмиль? — предполагает, и я вижу, как дёргается его губа.
— Имя для тебя имеет какое-то значение? — продолжаю говорить загадками, намеренно сохраняя бесящее его спокойствие.
— Ты на хрена с ним связалась? Зачем пила? — встряхивает меня будто тряпичную куклу.
Вздыхаю.
— Есть сигарета? Хочется покурить.
— ПОКУРИТЬ, БЛЯТЬ? — цедит, щёлкая зубами от злости.
— Угу.
— Ты итак уже весь мозг прокурила, по ходу!
— Переживаешь за меня или что? — интересуюсь, прищуриваясь.
— Ему тридцать шесть! В курсе?
— И что? Это только ты люто заморачиваешься на тему возраста, — отражаю равнодушно.
— Бортич…
— Главное, что МНЕ есть восемнадцать. Это позволяет и пить, и курить, и тра…
— Заткнулась, — шипит, когда воздух со свистом покидает его лёгкие.
Ревнует. Ревнует. Ревнует!
Радостно бьётся в моей голове набатом.
— Что такое? У тебя есть физические потребности, а у меня их быть не должно, что ли? — бью ладонями в каменную грудь, однако оттолкнуть не выходит. — Кое-кто регулярно шпилит эту свою мадам-Ебу, а я, получается, не имею права на то, чтобы с кем-то провести время и переспа…
— Причём тут она? — орёт, перебивая.
— Ладно, всё, проехали, — цокаю языком и закатываю глаза. — Отпусти, мне больно, — тоже начинаю злиться, хотя держалась до последнего.
— Ты с ним спишь? — ослабляет хватку, но выражение лица транслирует крайнюю степень шока и недоумения.
— Если и да, то какое тебе дело, — бросаю провокационно и резко сбрасываю с себя его руки.
Блин, а я шикарная актриса, оказывается! Подумать, что ли, об этом на досуге?
Довольная собой, забираю с раскладушки чистую футболку. Выхожу через кухню в коридор и, наконец, добираюсь до ванной.
Достаю с полки гель для умывания. Собираюсь смыть макияж, но этот ненормальный заявляется прямо сюда. Оборачиваюсь, когда дверь с грохотом ударяется о стену.
— Ты в себе вообще? — уточняю, выгибая бровь.
— И как давно это длится?
— Господи Иесусе! Какая разница???
— Он тебя спаивает? Принуждает к чему-то? — летит в меня один вопрос за другим.
— Принуждает?
Хохотнув, прыскаю в кулак.
Какая ж у него всё-таки богатая фантазия! Бедный Эмиль даже и не догадывается, как далеко мы с ним продвинулись.
— Тупая идиотка! У него есть жена и ребёнок. Он попользуется тобой и вышвырнет!
О как!
— Мне всё равно, я на её роль не претендую.
— Блять, что в твоей башке? — стучит пальцами по моему темечку.
— А в твоей, м? — задираю подбородок.
— Глупая малолетка.
Вижу, как его разгоняет ещё хлеще.
— Ты особо умным в этой ситуации, так-то, тоже не выглядишь. Суёшь свой нос в мою личную жизнь. С какой стати? Я что-то должна тебе, прости?
— Мы о тебе беспокоимся.
— Мы?
Любопытно.
— Я и пацаны, — поясняет он.
— Надо же! Зачем ты их сюда приплетаешь? Речь о тебе и обо мне. Пацаны не бросаются на меня с необоснованными претензиями и не оставляют на моём теле синяки! — с укором припечатываю.
— Нет там синяков! — его хмурый взгляд опускается на мои плечи.
— Завтра проявятся! — наезжаю в ответ. — Разве это нормально? М? Благодарность мне за то, что все эти дни провела у твоей кровати?
— Никто не заставлял тебя.
— Может, я делала это, потому что хотела? Потому что мне не насрать на то, что с тобой происходит? Может, потому что, несмотря на эту нашу вражду, есть ещё кое-что между нами, Кирилл! Ты ведь не станешь отрицать это сейчас?
— Послушай…
— Нет, это ты послушай, — поднимаю палец вверх. — Я долго терпела. Твою ненависть, твоё свинское отношение ко мне. Со всеми, кроме меня, ты — абсолютно другой человек. Да, признаю в очередной раз: я виновата перед тобой. Извинялась уже за тот чёртов бумажник! Ну не могу я его вернуть! Случилось то, что случилось. Сколько должно пройти времени, чтобы ты простил? Это вообще когда-нибудь произойдёт? Или я теперь пожизненно для тебя в чёрном списке? Останусь лишь воровкой, не больше. Ответь мне раз и навсегда. Чтобы перестала стараться как-то исправить ситуацию! Видит Бог, из кожи вон лезу, чтобы наладить с тобой общение. Чтобы пробить грёбаную стену и достучаться.
Прорвало меня.
Не остановить теперь уже точно.
Всю правду обрушиваю на него.
Будь как будет.
— Не замечаешь очевидного? Не видишь, как тянусь к тебе? Не понимаешь, что чувствую? Что испытываю всякий раз, когда ты меня обижаешь? Именно ты, а не кто-то другой!
— Ясь…
— Ты слепой? — прямо в глаза ему смотрю. — Я… — голос садится, горло немеет. — Впервые, блин, так сильно, что… не знаю, что с этим делать.