Выжидаю пару минут, а когда надоедает, возвращаюсь к нему и, наклонившись, вытаскиваю из укрытия на снег.
— Идём, говорю. Чё ты такой непонятливый?
Лежит. Хвостом машет.
— Странный, капец.
Начинаю удаляться во двор. Оборачиваюсь. Вижу, что, животное, хромая, пытается следовать за мной.
Вот блин.
Иду за щенком. Поднимаю. Тащу в подъезд на руках.
— Сразу не мог сказать? — предъявляю уже в лифте.
Пёс таращится на меня своими блестящими глазищами.
Увесистый, падла.
Симпотный. Породистый, вроде. Явно потерялся или убежал от хозяина.
— Нам сюдой, — сообщаю на лестничной клетке.
Нащупываю ключи. Открываю дверь и захожу в свою холостяцкую хату.
— Вэлком.
Ставлю его на пол. Включаю свет.
— Грейся, зверь.
Пока разуваюсь-раздеваюсь, этот сидит у двери туалета и внимательно за мной наблюдает.
— Чё уставился? Жрать хочешь?
Молча лупится. Боится меня как будто.
— Щас глянем, что у нас есть.
Шагаю на кухню и инспектирую содержимое холодильника. Там — шаром покати. Дома я питаюсь крайне редко.
— Это возьмём.
Останавливаю свой выбор на варёнке и банке с паштетом. Беру с полки тарелку. Сняв плёнку с колбасы, нарезаю её кубиками.
Несу незатейливый ужин в прихожую.
Гость сидит на том же самом месте. Ни на сантиметр не сдвинулся.
— Угощайся, — ставлю перед ним тарелку. — Запить принесу тоже. Ресторан, мля.
За чашкой шурую. Воды туда наливаю. Доставляю её до пункта назначения и застаю нашего скромнягу за поеданием ужина.
Прогодался. За считанные секунды с тарелки всё сметает.
— Зашло тебе, да? — оперевшись о стену, спрашиваю. — Не соврала продавщица. Передам ей твой отзыв.
Облизывается. Лакает воду, разбрызгивая её вокруг.
— Свинья, — констатирую, глядя на происходящее.
Короче, Гамлет остаётся жить со мной.
Не спрашивайте, почему я так назвал его. Всему виной алкоголь и попавшаяся на глаза книжка.
Так или иначе, теперь я не одинок и домой приходится возвращаться раньше и чаще обычного.
Господь Всемогущий, я и забыл, сколько хлопот влечёт за собой содержание домашнего питомца! К врачу отвези. Похавать ему купи. На прогулку дважды выведи. После улицы ноги ему помой. Поиграй ещё перед сном.
Трындец какой-то просто.
— Посмотри на себя, чудовище, — качаю головой, глядя на присаженную снегом морду.
Любит рыть носом сугробы. Идиот.
— Заходи, — пропускаю вперёд. Ступаю на порог следом. — Сидеть. Ждать, — приказываю жёстко, пока снимаю верхнюю одежду и скидываю обувь. — Быстро в ванну реагенты смывать.
За пару недель мы с ним алгоритм уже чётко отработали.
Погуляли. Помылись. Поели. Отправились диванить.
— Здрасьте, блять. Очень я тебя тут ждал, — высказываю своё недовольство, как только эта наглая морда забирается ко мне на софу.
Лезет играть.
Купленный в зоомагазине мяч принёс.
— Фу, всё в слюнях. Убери его отсюда, — сбрасываю оранжевую херь с дивана. — Ишь, чё придумал. Не надо мне тут собачарню устраивать. Щас мигом вниз пойдёшь! — суровым воспитательным тоном вещаю, и шерстяной, смирно улёгшись рядом, успокаивается. — Вот и славно.
Опрокинув в себя стопку, включаю телек. Щёлкаю пультом. Не отыскав ничего стоящего, оставляю какой-то бубнёж и беру в руки телефон.
Обычно когда у меня херовое и депрессивное настроение я делаю это. Просматриваю сохранённые в галерее фотки. Фотки, мать его, семилетней давности, если верно считаю.
На снимках совсем юная Яся. Красивая как кукла. Улыбающаяся. Весёлая. Сияющая, словно солнце.
Сука, столько времени прошло с тех пор, как наши дорожки разошлись, а я до сих пор забыть её не могу. Каждый раз листаю и нахлобучивает нещадно.
Пью ещё.
Уже не наливаю. Из горла тяну горячительную жидкость и думаю. О ней думаю.
Я ведь был очень счастлив тогда. По-настоящему счастлив.
Она любила меня. Принимала таким, какой я есть. Терпела и боролась за эти отношения до последнего.
Вспоминается, как обижалась за то, что отправил её в Америку. Как несмотря на это ещё не раз потом прилетала ко мне.
Как горько плакала.
Крепко обнимала.
Горячо целовала.
Как говорила, что люто скучает. Что не может без меня там. Что отношения наши и отношениями назвать нельзя. Что так не должно быть. Что ей надоела эта неопределённость.
Чёрт возьми… Честно сказать, я вёл себя как настоящий эгоист, ведь было бы правильно разорвать эту связь сразу, ещё в аэропорту, когда в первый раз провожал на рейс.
Но нет.
Она прилетала. Истерила с порога. Предъявляла.
Мы ругались, а затем страстно мирились. И так, блять, по кругу.
Наверное, не случись трагедии на свадьбе Паровоза, это продолжалось бы ещё какое-то время, однако произошло так, что именно это событие подвело черту.
Мы окончательно расстались и решение я это принял, сидя в коридоре больницы у её палаты.
Не мог больше рисковать ею.
Не мог подвергать опасности.
Такой ужас испытал тогда!
Так сильно за неё испугался!
Что если бы…
Гоню страшные мысли прочь. Переворачиваюсь на бок. Чешу растянувшегося возле меня Гамлета. Носом в шерсть зарываюсь.
Яська-Яська!
Как ты там, родная?
Не объявлялась больше после того нашего разговора в больнице. Приняла мой запрет на приезд в Россию. Начала жить своей жизнью. Со всеми связь оборвала. С Паровозовыми, уехавшими к морю и даже с Черепом, которого обожала.
Раньше хоть через него можно было что-то узнать о ней, а теперь всё, баста. Разве что интернет в помощь, но и там особо ничего. Фотки с показов, реклама, каталоги и прочая лобуда.
Ах да… Статья про роман ещё. С каким-то известным актёришкой, на которого постоянно охотятся папарацци.
Чтоб его!
Ложусь на спину. Прожигаю взглядом потолок. Тревожно за девчонку. С тех пор, как исчезла, проклятое сердце не на месте.
— Надеюсь, что у неё всё хорошо, Гамлет.
Пиздец как ревную, но это ведь смешно, да? Она уже не моя. Какие тут могут быть претензии?
Я свой шанс проебал, ввиду обстоятельств. Что ж. Очень жаль.
Кручу в башке хоровод картинок, с ней связанных. Почти засыпаю, но в какой-то момент в дверь начинает настырно трезвонить какая-то падла.
Принимаю сидячее положение.
Подрывается с постели и мой хромой горе-охранник.
Встаю.
Ловлю равновесие.
Выдвигаюсь в прихожую и, спрятав пистолет за пояс, подхожу к двери.
— Кто? — интересуюсь недружелюбно.
— Это я, Череп.
Ох ни хера се! Вот те прикол! Не снится?
Тру глаза. Проворачиваю щеколду, открываю и действительно вижу перед собой Черепанова с Ангелиной. И незнакомого мужика, чисто визуально смахивающего на алкаша со стажем.
— Тут ещё к тебе человек. О собаке какой-то говорит, — произносит Тоха растерянно.
— Так об этой, — басит мужик, указывая пальцем на выглядывающего меж моих ног щенка. — Это мой пёс! Я его за тридцатку на рынке покупал. Убежал, гад! Буч! Бучи, иди сюда!
Закрываю дверь перед его носом. Смотрю на своего четвероного товарища.
Нет. Ни хрена. Я привык.
Иду в комнату. Беру деньги. Возвращаюсь. Практически в рожу швыряю хозяину бабло.
— На. Проваливай. Считай, я у тебя его купил.
— В смысле эу? Это моя псина!
— Ангелин, зайди, пожалуйста, в квартиру, — обращаюсь к девчонке.
— Угу.
Едва она делает это, бью мужика по печени.
— Ай, мать твою, — сгибается пополам, роняет купюры на плитку.
Бью ещё раз.
— Слушай сюда, — достаю пистолет. — Я сказал, берёшь деньги и сваливаешь отсюда. Иначе я тебя сейчас отмудохаю также, как ты свою собаку.
— Я не…
— Закрой хлебало. Звериный врач сказал мне, что Гамлета били. Неудивительно, что он дал дёру. Всё. Считаю до трёх, сука, и стреляю. Раз…